Рождество в Российской империи - Тимур Евгеньевич Суворкин

А у предводителя дворянства такого знания не было. Князь Трубецкой засуетился, не в силах сдержать радость:

– Нашлись! Денежки нашлись! Как хорошо-то, ребятушки! Господа, какая радость!

Пожилой предводитель забегал по кабинету от одного к другому, не зная, то ли обнимать полицейских, то ли расцеловывать. В последний момент он останавливал себя и лишь прикасался кончиками пальцев по очереди к присутствующим.

– Как хорошо-то! Будет что рассказать Сергею Александровичу! Господа, готовьтесь к награде! Возможно, и сам Государь…

Трубецкой осекся. Все замерли. Полицмейстер нахмурился и задумчиво застучал пальцами по столу, будто его посетила неожиданная и неприятная мысль.

– А при чем здесь Государь? – задал вопрос Тихон, тут же заслужив недовольный взгляд от старого городового. Негоже младшему по званию старших допрашивать.

Отвечать полицмейстер не стал, а приказал:

– Повторите свои домыслы, Пересветов.

Тихон повторил, добавив, что уж больно нарочитыми кажутся преступления. Вот и деньги нашлись подозрительно быстро после такого-то наглого ограбления!

Полицмейстер мрачнел все сильнее с каждым его словом. Когда Тихон закончил, помолчал мгновение, а после признал:

– Сегодня на балу генерал-губернатор должен был встречаться с Государем и царственной семьей. Тихо, по-домашнему. Все ж они родственники и свояки[33]. И после того, как здесь… – полицмейстер указал на взорванный сейф, – было решено, что ехать сюда не стоит и царской семье безопаснее оставаться в личном поезде. Пару часов назад они прибыли из Петербурга на станцию Ховрино[34].

– Очень похоже на то, что представление здесь устроено ровно для того, чтобы Государь остался в поезде, – заметил Тихон. – Там до него добраться проще, чем в людном дворце в центре города.

– Срочно! – севшим голосом проскрипел полицмейстер. – Срочно на станцию всех, кто найдется! Пусть проверяют округу! Бессонов, зови людей!

Городовой кивнул и стремительно вышел.

– Князь, необходимо перевезти Государя с семьей в другое место! Да хотя бы снова сюда!

– Но что происходит? – растерялся Трубецкой. – Ведь все хорошо, Государя здесь нет, а денежки нашлись.

– Ы-ы-ы! – взвыл полицмейстер. – Времени нет! Пересветов, объясните ему! – И начальник полиции почти бегом покинул кабинет, на ходу раздавая распоряжения.

Предводитель дворянства уставился на Тихона, как на последнюю надежду. Откашлявшись, младший судебный следователь сказал:

– Предположительно убийство и ограбление, произошедшие сегодня, задуманы лишь с одной целью, вернее, с двумя: отвлечь нас от чего-то другого и не допустить приезда Государя в Собрание. За князем Волынским давно тянется политический след, поэтому его причастность к событиям настораживает. Господин полицмейстер предположил, что готовится нападение на царскую семью.

Трубецкой ахнул, сел, обхватив голову руками, заныл и закачался.

– Пичугин, где тебя черти носят? Принеси мне валерьяновых капель! – через мгновение закричал он, потеряв интерес к фигуре Тихона.

А у младшего следователя еще остались незаконченные дела, для которых ему предстояло вернуться в самое начало.

Младший судебный следователь вошел в Колонный зал, в котором старательно репетировал оркестр. Даже рыхлый флейтист был на месте. Музыканты наконец сладились, музыка выходила чудесная, Тихон даже заслушался. Получалось так, что скрипач был действительно лишним, мешающим появлению столь прекрасной музыки.

Дождавшись окончания мелодии, Тихон подошел к пожилому дирижеру и как можно учтивее произнес:

– Уважаемый, мне крайне необходимо с вами поговорить.

Дирижер одарил его неприязненным взглядом, но все же скомандовал:

– Перерыв!

Музыканты разбрелись кто куда. Краем глаза Тихон наблюдал за флейтистом, но тот не проявлял ни малого беспокойства. Видно, живот, мучивший бедолагу весь день, наконец прошел.

Тихон с дирижером удалились в небольшое фойе. Старик достал из кармана носовой платок и принялся протирать вспотевший лоб.

– Зачем же вы подобрали фольгу? – спросил Тихон, глядя на золотистый кусочек, высунувшийся из кармана брюк дирижера.

Дирижер улыбнулся несмело и ответил, будто стыдясь:

– Не люблю, когда мусорно. Вот, подбираю все, что вижу.

И старик действительно достал из каждого кармана по небольшой кучке мусора.

Тихон нахмурился. Он ждал совсем не такого ответа. И разобраться в моменте, искренен дирижер или играет с ним, не получалось. В задумчивости он взъерошил пятерней волосы. А потом, будто развеселившись, скинул полицейский мундир, сунул его подальше и вновь предстал в костюме Петрушки.

– Эх, так здорово вы играли сейчас! – обратился он к дирижеру. – Будто зима, и кони несутся, и бубенцы звенят! Ноги сами в пляс попросились!

И Тихон крутанул через голову. На крестьянских детишек этот номер неизменно производил впечатление. Дирижер же смотрел на него как на деревенского дурачка. Примерно такого эффекта Тихон и добивался. Крутанул еще разок, бухнулся на пол перед стариком и спросил ласково, глядя на него снизу вверх:

– Отчего же вы убийцу покрываете? Ведь видали, как он с елки ножик снял, а потом скрипача порешил. Что ж молчите? Неужто так лучше будет?

Слова, которые произносил Тихон, совершенно не вязались с его глуповатой, улыбающейся физиономией.

– Да тебе не понять! – махнул на него платком дирижер. – Он завтра уйдет, и все исчезнет как не бывало! Я отыщу своих гуляк, и все пойдет по-старому…

– Так он на ваших глазах человека жизни лишил, как промолчать-то?

– Они чужие! – горячечно зашептал дирижер. – Чужие, не из моего оркестра! По ошибке к нам попали! И скрипач-то совсем негодный… был. Нет мне до них двоих никакого дела! – будто пытаясь убедить самого себя, зачастил старик. Тихон лишь ждал и кивал согласно. – Я одинокий человек, все, что у меня есть, – это оркестр. Я не могу допустить и мало-мальской тени на нем! Это ж дети мои, я обязан позаботиться…

– Любите их, это видно, – посочувствовал Тихон. – Так сейчас каждого музыканта на допрос поведут, покамест не прояснят, что да как. Не будет сегодня выступления на балу, всех в телеги погрузят и в полицию свезут!

Дирижер в ужасе уставился на него.

– Вы ж видели все, расскажите. И заказ ваш не пропадет, и дети целы будут!

– Я все скажу! – усердно закивал дирижер. – Только пообещайте мне, что дело это не свяжут с моим оркестром! Что газетчики не прознают… Они лишь норовят ославить честных людей, а дети мои по миру пойдут!

Тихон приподнял брови, не удержавшись. Уж больно неожиданно звучали слова «честные люди» в связи с убийством. Но, понимая, что иначе свидетельства ему не получить, Тихон солгал:

– Никто не узнает! Говорите, как было.

И дирижер рассказал ему ровно то, до чего Тихон уже догадался сам.

Через пару минут рыхлый флейтист сидел в Колонном зале, зажатый плечистыми городовыми, и злобно краснел под суровым взглядом вернувшегося Бессонова.

– Сдал-таки, старый хрыч! – сплюнул он в сторону