Манящая леди - Марджери Аллингем

На восьмой день произошло неизбежное, и на поле появилась большая и проницательная собака.

II

“Доброе утро. Какие это были милые похороны, не правда ли? Как раз подходящее время года для цветов. Это всегда делает их намного веселее”.

Благоразумного вида женщина в белом воротничке аккуратного хлопчатобумажного платья продолжала срезать увядшие цветы с венков на могиле дяди Уильяма, и ветер, который всегда гулял вокруг церкви на вершине холма в Понтисбрайте, взъерошил несколько седых прядей в ее блестящих волосах.

Мистер Кэмпион, который довольно глупо стоял, держа в руках запоздалый венок, который дал ему деревенский почтальон, потому что он “не думал, что это вполне подходящий билет для старой почтовой службы, чтобы доставить его напрямую”, поинтересовался, кто же она такая, черт возьми.

“Это еще одно, не так ли?” - спросила она, едва подняв взгляд. “Дай это сюда, и я посмотрю, что можно с этим сделать. Боже мой, все пошло наперекосяк, не так ли?”

Она легко поднялась на ноги и, взяв подношение твердыми умелыми руками, держала его на расстоянии вытянутой руки, поворачивая в поисках карточки.

“От всей труппы Баффера, Суонси, лучшему старому Бафферу из всех”, - прочитала она вслух. “Как необычно. О, я вижу, они разыгрывают одну из его музыкальных комедий. Насколько неэффективны театральные люди, не так ли? Опоздание на два дня и не совсем подходящее сообщение ”.

“Лучше, чем "наилучшие пожелания", ” сказал мистер Кэмпион, и его бледное лицо слегка покраснело.

Она уставилась на него и рассмеялась. “О да, конечно”, - сказала она, слишком явно перевернув его карточку в какой-то мысленной картотеке, “ты такой забавный, не так ли?”

Мистер Кэмпион снял очки и одарил ее тем, что было для него долгим тяжелым взглядом. Теперь она возвращалась к нему. Он видел ее, но не говорил с ней. На заупокойной службе она сидела на несколько скамей впереди него и Аманды и была одета в черный костюм и симпатичную практичную шляпу-горшок. Она была чьей-то секретаршей и носила одно из тех прозвищ, которые указывают на несколько нервное покровительство работодателей, — Джоунси, не так ли? Или нет, теперь у него это было, Пинки, сокращение от Пинкертон.

Вскоре, поскольку он ничего не сказал, она начала рассказывать ему о себе в полезной форме, как будто он забыл свое собственное имя или где он был. Сначала он подумал, что она просто освежает свою собственную память, или, скорее, проветривает ее, чтобы показать ему, насколько великолепно она работает, но примерно через мгновение он понял, что недооценил ее, и она просто воспользовалась возможностью уточнить некоторые факты.

“Вам нравится, когда вас называют мистер Альберт Кэмпион”, - сказала она, и, хотя ее тон был лукавым, она испортила весь эффект заискивания, не сводя глаз с действительно грязного маленького розового бутона, который не хотел, чтобы его отрывали от его жесткой подстилки. “И вы были в отпуске в Милл-Хаусе со своей женой и маленьким сыном почти две недели, в то время как мисс Хантингфорест, которая живет на милл-Хаусе, находится в Америке. Мисс Хантингфорест - уроженка Новой Англии ”.

Мистер Кэмпион издал утвердительный звук, или начало одного из них, но она опередила его.

“Я люблю, чтобы во всем был порядок”, - объяснила она, начиная со сплошного креста из красных гвоздик. “Я знаю, что вы оба знали деревню давным-давно, когда ваша жена жила здесь с мисс Хантингфорест, и вы были замешаны во всех этих романтических делах, когда ее брат вернул себе титул. Но леди Аманда называет Харриет Хантингфорест своей тетей, и все же леди Аманда не американка ”.

“Э—э... нет”, - сказал мистер Кэмпион.

“Но вы оба называли мистера Фарадея дядей Уильямом”, - продолжила мисс Пинкертон, внезапно устремив на него очень ясный и умный взгляд карих глаз и постукивая ножницами по могиле, как будто Уильям Фарадей был действительно виден. “Он живет здесь, в "Манящей леди с Кассандами", последние двенадцать лет, а Минни Кассандс наполовину американка”.

Высокий худой мужчина с очень гладкими желто-белыми волосами и отсутствующим выражением лица встретил ее взгляд с обманчивой мягкостью.

“Вполне”, - согласился он.

Она была введена в заблуждение резкостью. “Вполне?”

“Почти наполовину. Отцом Минни Кассандс был Дэниел Сент-Джордж Стро, который был вторым по известности американским художником викториано-эдвардианского золотого века. Его прапрабабушкой, как он всегда говорил, была принцесса Покахонтас, и она была такой же американкой, как Орел ”.

“Это действительно была она?” Либо ей было неинтересно, либо она ему не поверила. Ее мысли все еще были заняты семьей. “И все же мистер Фарадей не был родственником?”

“Нет”.

“И твоего тоже”.

“Нет”.

“Я понимаю”. Было очевидно, что на какое-то время она сдалась и продолжила свою работу над цветами. “Восемьдесят два, и он пил, не так ли?” - заметила она как раз в тот момент, когда Кэмпион отвернулся. “Какое счастливое освобождение для всех”.

Перед этой чудовищной эпитафией мистер Кэмпион остановился в ужасе. По натуре он не был кладбищенцем, и помпезные похороны не обладали для него особым очарованием, но дядя Уильям был дядей Уильямом, и он был вполне готов увидеть, как тот внезапно выпрямляется среди лепестков, выглядя как манекен с обложки Эсквайра, и "усеивает", как он бы выразился, эту служанку ополовиненной бутылкой, которая, несомненно, была у него в саване.

Мистер Кэмпион обернулся. “Простите меня”, - сказал он с мягкостью обдуманного нападения, - “но кто вы такой?”

Она не была смущена, просто поражена. “О боже!” - воскликнула она, давая понять, что он был глупым человеком, не так ли, “каким странным вы, должно быть, меня сочли. Я Пинки”. И затем, поскольку он все еще выглядел рассеянным: “Мистер Генаппе, вы знаете. Я его секретарь, или один из них. Я была с ним девятнадцать лет ”. Легкое движение обуздания, распирающая гордость и понижение голоса представили его в образе и объяснили подход ‘гораздо важнее, чем ты’. Здесь была преданность преданного, почтение послушника. Он понял, что загадочность должны заключаться в деньгах, а не в мужчине. Вряд ли она могла испытывать такие чувства к бедной старой Фанни Генаппе, у которой был не такой характер. Бог знает, где он был, бедное животное. Сидя на своей маленькой скале на Гебридских островах и наблюдая за птицей, очень