Манящая леди - Марджери Аллингем
В обычном смысле окружной прокурор был заметной личностью. Он выглядел как гангстер и был крутым. Он был шести футов двух дюймов ростом и казался ниже из-за ширины груди и плеч, а его смуглое лицо с узкими глазами под бровями, которые походили на изогнутые акценты, было живым и волнующим. Он обладал хорошим характером лондонца, который также является свирепым, и во всем, что он делал, чувствовалась сдерживаемая сила. Он чрезвычайно нравился мистеру Кэмпиону.
В тот первый вечер их совместного отпуска десять дней назад Люк сделал все возможное, чтобы выглядеть почти как обычно, когда приветствовал своего хозяина на берегу миллрейс, но Кэмпион не обманулась. Он почувствовал панику, когда увидел это. В течение нескольких часов после этого, казалось, не было никакого мыслимого объяснения. Деревня Понтисбрайт, раскинувшаяся вокруг маленькой лужайки, казалась такой же безвкусной растительностью, как всегда, и гораздо более невинной, чем мистер Кэмпион знал ее в свое время. Но на следующее утро тайна раскрылась сама собой. В одиннадцать часов достопочтенный. Виктория Прунелла Эдита Скруп-Дори спустилась из нового дома священника, где она жила со своей матерью, вдовой последнего барона Глиба, и двоюродным братом своей матери, преподобным Сэмом Джонсом-Джонсом, которого все называли ‘Переработчиком’, и села на крыльце. Несколько минут спустя, после борьбы, которая была почти видна, несчастный Люк занял стул напротив нее. Разговора не было.
Кэмпион был так поражен этим непредвиденным несчастьем, что даже не заставил себя упомянуть об этом Аманде, которая притворилась, что ничего не знает об этом, и так прошла целая неприятная неделя: Люк страдал, Кэмпион сочувствовал ему, но был сильно встревожен, а молодая женщина заходила каждый день.
Внезапная смерть дяди Уильяма в Манящей леди, которая опечалила их всех, казалось, придала Люку внезапной решимости. За день до похорон он объявил о своем намерении больше не злоупотреблять их добротой, вывел свою аккуратную маленькую спортивную машину и, не делая больше никаких заявлений по этому поводу, бросился спасать свою жизнь. Кэмпион видела, как он уходил, с искренним облегчением.
Но вечером следующего дня после похорон, когда он все еще поздравлял себя с прошедшей серьезной опасностью, без предупреждения вернулся Люк. В мягком желтом свете, в то время как шум мельничной мельницы и пение птиц придавали древнему представлению о рае правдоподобный и осмысленный вид, знакомая машина свернула на дорожку перед домом, и из нее вышла мрачная, но похмельная фигура, чтобы встретиться с ним взглядом. У Люка, сказал он деревянным голосом, было еще несколько дней отпуска.
Итак, сегодня, принимая во внимание все это, было вполне понятно, что, направляясь домой, мистер Кэмпион почти боялся завернуть за угол. На какое-то благословенное мгновение ему показалось, что ее там нет. Он мог видеть коротко остриженный затылок Люка над шезлонгом в толпе из них, расставленных на древней брусчатке. Это была цивилизованная сцена. На полу лежали утренние газеты, в темном дверном проеме гостеприимно поблескивала оловянная посуда, а за ней виднелся низкий фахверковый фасад с окнами, похожими на галеон, и изящный, как в море. Мистер Кэмпион сделал шаг вперед и остановился. Чернослив все-таки присутствовала. Она тихо сидела в тени на одной из скамеек на веранде, и когда ветер шевельнул липы рядом с домом, луч солнечного света упал на нее.
На взгляд современного человека, она выглядела настолько странно, насколько можно было пожелать. Она была очень высокой, с узкими костями, белой кожей, желто-каштановыми волосами и отличительными чертами своей семьи. На протяжении веков у глибского лица были свои взлеты и падения. Говорят, что молодая королева Виктория несколько грубо заметила, что это ‘особенно идет чучелу’, но с тех пор это не вошло в моду. Мистер Кэмпион счел это печальным.
Красота Прюн, подумал он, была создана для выражения идеала, который был буквально средневековым. Благочестие, покорность, спокойствие, возможно, подошли бы для этого достаточно хорошо, но любая попытка придать им современный гейменский оттенок была губительной. Девушка не отличалась блестящим умом, но она многое поняла и в двадцать шесть оставила попытки, только чтобы вернуться к предписаниям, которые достались ей, так сказать, вместе с одеждой. Она коротко подстригала ногти на своих узких руках, избегала украшений и без особого энтузиазма мазала себя такой помадой, которая на самом деле незаметна.
Этим утром мистер Кэмпион смотрел на нее с беспомощным раздражением. Ему казалось, что любой, у кого когда-либо было время подумать о ней, должно быть, впал в отчаяние. Войны уничтожили род Глибов, а сопутствующие революции - остатки их состояния. Где-то посередине, казалось, исчезли и все великие цели, ради которых они так тщательно себя воспитывали. Бедная несчастная девочка, она родилась слишком поздно и прибыла, тщательно подготовленная, на вечеринку, которая уже давно закончилась. Он понял из Revver, что в качестве несколько отчаянной меры ей дали пять лет службы в W.R.N.S., но она вышла из этого опыта точно такой же, как и при поступлении на службу. Глядя на нее, мистер Кэмпион был удивлен не больше, чем если бы услышал, что за два сезона в "Питчли фоксхаундз" афганка практически не изменилась. Ему совсем не нравилась нынешняя ситуация. Ее тщетность раздражала и тревожила его. По его мнению, Люк был прекрасным и полезным человеком, слишком ценным, чтобы препятствовать его прогрессу и подвергать опасности его эмоциональное равновесие из-за какого-либо безнадежно несчастливого опыта такого рода. Он присоединился к ним и сел немного более твердо, чем было у него обычно.
Люк взглянул на него, но ничего не сказал. Он выглядел спокойным и настороженным и был намного моложе своего возраста, и мистер Кэмпион с ироничным удовлетворением подумал, что, по крайней мере, он сохранил способность делать все самым тщательным образом, какой только был возможен. Кэмпион ненавидел это. Он и раньше видел Люка с молодыми женщинами, дразнящего их, покровительствующего им, выпендривающегося, как целая голубятня.
