Манящая леди - Марджери Аллингем

“О, депрессант”. Мужчина песочного цвета говорил с чувством. “Почему он позвонил, Минни? Чтобы выставить нам счет за пустые бутылки?”

“Он хотел привести на вечеринку шесть человек”.

“В самом деле? Ты ему позволила?”

“Разве это было не так?”

Тонкер пожал плечами. Лицо его побагровело, и знаменитый молниеносный нрав, за который он получил свое прозвище, вспыхнул на мгновение.

“Мне все равно”, - сказал он с горечью. “Наполни это место койотами с кудрявыми головами, если хочешь. Это твой дом. Так получилось, что это только моя вечеринка. Он спросил меня о том же две недели назад, и я тогда сказала ему, что сожалею, но концерт был забронирован полностью. Но отмени все это, если хочешь. Это только выставляет меня дурой ”.

Атака была настолько несправедливой, что все были немного поражены, кроме Минни, которая бросилась в бой со всеми орудиями и развевающимися вымпелами.

“Ты жалкая ни на что не годная женщина, как ты смеешь!” - прогремела она. “Он твой друг”.

“Это, ” процедил Тонкер сквозь зубы, - оскорбление, которого я никогда не прощу. Он потрудился сказать вам, что он принесет вашей половине моей компании?”

“Двое людей, которые делают шарикоподшипники, муж и жена”.

“Это были те двое, от которых я отказался”. Он тщательно подбирал слова и говорил так похоже на своего отца, директора школы Тотем во времена юности мистера Кэмпиона, что фраза “Сэнди в роли приманки” всплыла в памяти непрошеной.

“И два могильщика, я имею в виду грабителей”, - вызывающе продолжила Минни, ее глаза сверкнули.

“Кто?”

“Берк и заяц”.

“Берт и Хэйр? Похитители тел? Серьезно? Они оба?” Тонкер начал смеяться, его ярость испарилась. “О, какой жаворонок. О, тем лучше. Да, действительно, он мне этого не сказал. Боже мой, Минни, ты даже не представляешь, какая ты умная старая утка”. Он рывком развязал завязки ее фартука, и она обвила его шею длинной рукой в борцовском захвате.

“Ты глупый мужчина”, - сказала она.

“Ха”, - сказал Тонкер, высвобождаясь. “Если повезет, это будет очень, очень приятная история. Мне не нравится Смит. Кэмпиону не нравится Смит. Мы продолжим разбираться со Смитом. Со Смитом вот-вот будет покончено ”.

“Я думаю, Минни следует оградить от Смита”, - заметила Аманда. “Он обращался с ней точно так, как если бы она сдавала комнаты”.

Минни рассмеялась. “Он мне понравился”, - искренне сказала она. “Он взломщик врат нового стиля, тот, кто не хочет рисковать. Пожалуйста, обратите внимание на электрическое освещение над моими картинами ”.

Быть водимым художником по выставке - не всегда самый простой способ насладиться картинами, но мистер Кэмпион обладал тем преимуществом, что следил за карьерой Миранды Стро с тех пор, как они были вместе молоды, так что он мог, так сказать, уловить историю и сразу понять, о чем она. В этой коллекции почетное место было отведено портрету Уэсти. Она нарисовала его в полный рост, стоящим на фоне арки камина в гостиной. Он улыбался и немного стеснялся своих мыслей, и его молодая худоба была блестяще подчеркнута, несмотря на формальность его первого сшитого на заказ костюма.

“О Боже мой”, - сказала Минни без обиняков, - “этот ужасный костюм. Он так сильно хотел его. Знаете, мы там не занимаемся пошивом одежды на заказ для мальчиков, но он всей душой к этому стремился, поэтому я подтянула носки и справилась с этим. Они оторвались, не так ли?”

“Это действительно так”. Мистер Кэмпион смотрел на фотографию, его глаза сузились. “Это для Бостона?”

“Да. Я хотела, чтобы это досталось Белинде, но ничего не поделаешь. Позже я сделаю ему еще раз. Боже, но разве они не уродливы, эти современные наряды?”

“Подожди, пока не увидишь мой праздничный наряд”, - пробормотала Тонкер. “Вот такая девушка мне нравится, Кэмпион. Минни сделала из нее что-то особенное, не так ли?”

Они продолжили свой путь, и постепенно раскрылась история долгих трудолюбивых, а иногда и возвышенных дней. Тонкер очень гордился Минни. Временами его восторг был почти трогательным, и она наслаждалась им. Они были в высшей степени счастливы. Но как раз перед тем, как они дошли до конца комнаты, она повернулась к нему.

“Тонкер, если бы ты достала из амбара одну из этих ягодиц, ты могла бы показать Руперту именно то, что ты хочешь. Здесь больше ничего нет”.

“Очень хорошо”, - любезно согласился он. “Но я хочу посмотреть вещи Джейка. И они должны, повторяю, должны увидеть секрет”.

Он ушел, забрав Руперта с собой, а остальные пошли дальше.

“Что это?” - внезапно спросила Аманда. “Это одна из картин твоего отца, Минни?” Ее остановил небольшой портрет, который сильно отличался от всего остального на выставке, даже рамкой, выполненной в стиле бескомпромиссного эдвардианского барокко. Это была голова мужчины на фоне мятой бумаги. Лицо не было особо выделяющимся, поскольку представляло собой типичную маску двадцатого века, коротко остриженную и выбритую. Подбородок был упрямым, а маленький поджатый рот улыбался с легкой жалостью, что приводило в замешательство. Но выдающимся качеством работы был безжалостный мужской яд, с которым она была выполнена. Мистер Кэмпион уставился на нее. Он почувствовал, что знает этого человека, и ему пришло в голову, что это, должно быть, одна из самых известных работ старого Строу. Минни стояла, задумчиво глядя на нее.

“Ужасно, не правда ли?” - сказала она наконец. “Я сделала это”.

“Но кто это?” Аманда была озадачена не меньше Альберта и точно так же.

“Модель”. Минни ясно дала понять, что не собирается вдаваться в подробности. “Она принадлежит ему, и он в восторге от нее. Он одолжил ее мне, чтобы показать. Ей уже несколько лет ”. Ее фыркающий смех снова застал ее врасплох. “На самом деле ничто так не помогает избавиться от подобных мыслей, как творческая работа”, - неожиданно заметила она и пронеслась через комнату к противоположной стене, где во втором ряду ламп с капюшонами были выставлены картины Джейка Бернадина - полдюжины очень маленьких полотен и одно среднего размера.

Мистер Кэмпион задержался и все еще хмурился, пытаясь вспомнить, когда несколько секунд спустя присоединился к остальным. Минни и Аманда рассматривали маленькие холсты, когда он подошел. Они были очень-очень маленькими, некоторые размером с почтовую открытку, и были нарисованы с близорукой тщательностью повсюду, в каждом углу и, что вызывало беспокойство, возможно, с обратной стороны. Большая картина была в точности такой, как описывал Уэсти, за исключением того, что серый фон вообще не был нарисован.

“Это линолеум”.