Диагноз с пулей в сердце - Владимир Григорьевич Колычев

Глава 2

Кабинет маленький, а зеркало в нем большое, в полный рост всего себя видно. Нарциссизмом Давыдов не страдал, но прежнему хозяину кабинета спасибо сказал. В его положении просто необходимо выглядеть безупречно. Человек, который следит за своей внешностью, не допустит разлада в своем внутреннем мире. Эту мысль он не пытался до кого-то донести, просто держал ее на виду. И, собираясь на улицу Кирова, он глянул на себя в зеркало. Хорошо выглядел, бодрый, подтянутый, никакой усталости в глазах — ни физической, ни моральной. Оттого и насторожило его замечание Ребровой Ольги Владимировны насчет болезненного вида и воспаленных глаз. Но женщина оказалась реальной: соседка мимо проходила, поздоровалась с ней, а не с Корнеем. И разговор он продолжил с Ребровой, и дома у нее побывал, паспорт посмотрел, действительно семьдесят шесть лет, выглядит хорошо, на здоровье не жалуется.

Корней вернулся в отдел, собрался на доклад к Абдулову, глянул на себя в зеркало, смахнул прилипшую пылинку с пиджака, начистил туфли. Только тогда постучал в дверь к начальнику. Когда-то он командовал Абдуловым — на правах представителя областного управления, — а сейчас безоговорочно подчинялся ему. Впрочем, Мурат не вредничал и не злорадствовал, хотя и фамильярности в отношениях не позволял. Да Корней и не стремился к дружеским отношениям. Зачем ему это? Формула «начальник — подчиненный» проста и понятна, а подстраиваться под уровень начальника — дело хлопотное. Лучше выговор получить, чем лакействовать ради похвалы и якобы особого к себе отношения.

Абдулов подписывал документы, целая кипа бумаг перед ним, плюет на пальцы, листает, вензеля выводит. Подпись у него королевская, на полстраницы. Подчеркивает его способность вникать в глубину проблемы, но также указывает на излишнюю придирчивость, занудство и нетерпимость к чужому мнению. Впрочем, угадывать характер человека по особенностям его подписи все равно что верить гороскопам с их чересчур расплывчатыми прогнозами.

— Ты где был, Давыдов? — спросил Абдулов, не отрывая взгляд от бумаг.

— На Кирова, дом восемьдесят два.

— Зачем?

— Как зачем? Вы же сказали, осмотреть место преступления.

— Я сказал? — искренне удивился начальник.

— А разве нет? — на мгновение остолбенел Корней.

— Зачем осматривать место преступления? Подозреваемый признался в убийстве.

— А как же вены вскрыл?

— Вены?! — Абдулов поднял руку, как будто собирался покрутить указательным пальцем у виска. — Вскрыл?!

— Значит, я не так понял. Извините!

Корней изо всех сил держал лицо, самообладание и невозмутимость — его спасательный круг.

— И давно это с тобой так? — Абдулов опустил руку, но, казалось, вкручивал в Давыдова взгляд, будто скважину бурил, в самую душу.

— Давно со мной так? — задумался Корней.

А что со мной не так?

Конечно же, Абдулов знал, почему Давыдова перевели к нему в отдел. И о психушке знает, и о дурной наследственности. Как и когда все началось, тоже знает. Зачем же тогда спрашивает? Чтобы глубже вникнуть в суть проблемы? Это понятно. Но зачем воду мутить?

— Давно галлюцинации посещают? — Абдулов все-таки покрутил пальцем у виска.

— Галлюцинации?!. Так это розыгрыш! — догадался Корней. — Стыдно, Абдулов. Тебе должно быть стыдно.

Он не постеснялся перейти на «ты». Не все люди воспринимают вежливость за признак воспитания, многие видят в ней слабость и вести начинают соответствующе.

— Ну, извини! Не удержался!.. Но с тобой же на самом деле что-то не так.

— Был нервный срыв. Защитная реакция организма на сильное психическое истощение. Результат продолжительного хронического стресса. Прошел курс психотерапии, медикаментозной коррекции. Нахожусь под наблюдением психиатра Глоткова Игоря Васильевича, отклонений от нормы не выявлено. Еще что?

— Что там по делу Четникова?

— В моем случае ничего. Получил определенное представление, но утверждать ничего не могу. Пока не ознакомлюсь с официальными материалами дела.

— Дружков признался в том, что убил Четникова.

— Если признался, тогда и говорить не о чем, — пожал плечами Давыдов.

Он действительно имел всего лишь примерное представление о том, как все происходило в доме восемьдесят два по улице Кирова. Четников пришел к Дружкову домой; состоялся между ними разговор или нет, нужно смотреть протокол допроса подозреваемого, в любом случае коллектора нашли мертвым, вызвали полицию, на момент приезда наряда патрульно-постовой службы Дружков находился дома, в своей квартире. Если дама с собачкой не вводила в заблуждение, то Дружков не мог покинуть квартиру, убить Четникова и вернуться домой. А если Реброва что-то напутала? А если огнетушитель появился уже после того, как Дружков убил коллектора? Тогда кто приставил баллон к двери сороковой квартиры? Давыдов даже не знал, чьи отпечатки пальцев сняли с огнетушителя. В общем, примерное представление о происшедшем событии не позволяло ему даже предполагать, не то что делать выводы.

— Тогда возвращайся к своим баранам… — усмехнулся Абдулов. — Кстати, прораб приходил, а тебя нет, жалобу, сказал, будет писать.

— Не надо жалобу. Сам схожу на стройку, заодно посмотрю, что там с техникой безопасности.

— Давай! Жалоб нам не нужно!

Давыдов съездил на стройку, отработал по делу, вернулся в отдел, после работы немного задержался, подчищая бумажные хвосты. На ужин отправился к бабушке, она жила в центре города, в большой квартире с высокими потолками. Дед профессором был, доктором технических наук, изобретателем и рационализатором, но свихнулся на старости лет. А мама, его дочь, ушла из жизни рано… И всему виной проклятая наследственность.

Бабушку Корней очень любил, она для него как мать, и квартира большая, но жить он с ней не мог. Слишком много советов — с высоты прожитых лет. Слишком много сожалений об упущенных возможностях: вот если б то, вот если б это. И внуков она очень хотела, но Корней уперся: нельзя ему, не должны его дети страдать… Возможно, он не прав, в тридцать пять лет у него ни жены, ни детей. Так, случайные связи, обсуждать которые с бабушкой вовсе не хотелось. В общем, у него своя квартира, неподалеку от родового, так сказать, гнезда. Уютная, хорошо обставленная двушка, в ней тихо и спокойно, ничего раздражающего, провоцирующего. Даже кредит по ипотеке закрыт, и этот факт как бальзам на душу.

За свой «Спортейдж» Корней не переживал, поставил машину в гараж дедушки, поужинал у бабушки, на сытый желудок пешком прогулялся к своему дому, в квартире принял душ, переоделся в домашнее, бухнулся в кресло перед компьютером. Безумным стрелялкам он предпочитал спокойные стратегии, не напрягающие сознание, захватил за пару часов три города и, довольный результатом, лег спать. Ни жены у него, ни детей. Не хотелось в этом признаваться,