Двадцать невымышленных историй - Глазов Григорий Соломонович

– Он любил читать, – говорит мать. – Увлекался разными приключениями.

Дорохов задумывается. Уже не впервые приходится ему встречаться с подобным односторонним увлечением его «клиентов» такими книжками, где действуют работники милиции, сыска, такие шерлок-холмсы мудрые, которые всё знают наперёд и без особых трудностей ловят отчаянных и ловких преступников. Сколько раз у себя в отделе, говоря о так называемой детективной литературе, он и его товарищи удивлялись авторам, что они не думают о том, какое влияние могут иметь их книги на некоторых читателей. Часто авторы, стремясь осветить важную тему, не имеют серьёзного представления о сложной, кропотливой работе уголовного розыска. Ведь не кабинетные выводы и мудрые обобщения, а тесная связь с народом, с тружениками решает успех дела, помогает раскрыть подавляющее большинство преступлений. И именно этого больше всего боятся преступники...

Обыск ничего нового не дал. Правда, привлекли к себе внимание рисунки Анатолия. Он, как оказалось, увлекался рисованием, но недолго. Долго увлекаться чем-либо он не мог.

Дорохов пишет протокол обыска. А мать, складывая на место книжки сына, думает, думает, вспоминает...

...Шёл второй месяц войны. Фашистские захватчики ворвались в Белоруссию. Смоленщина стала прифронтовой полосой. Над Вязьмой кружили гитлеровские самолёты, сбрасывали бомбы на мирное население. Окна родильного дома дрожали и звенели от разрывов бомб. Но в ту ночь она не обращала на это внимания – у неё начинались роды.

В семь часов утра она услышала крик новорождённого. Это кричал её сын. Мать всегда остаётся матерью. Она думала только об одном: как спасти сына от бомб, рвавшихся недалеко от больницы. В пять часов дня Грачёва, несмотря на запрет врачей, взяла сына и пошла через весь город домой. Она хорошо помнит, как пыльные, уставшие солдаты помогали ей нести сына.

Это было тридцать первого июля 1941 года.

И вот теперь, спустя восемнадцать лет, Елена Дмитриевна Грачева сидит перед следователем и сквозь слёзы рассказывает:

– Закончилась война, жить стало легче. Мужа демобилизовали, он начал работать на железной дороге. Анатолий пошёл в школу. Мы радовались, что сын любит рисовать. Окончил он

семилетку, пошёл в художественное училище. Но через год не сдал какой-то экзамен и бросил учиться. Мы решили, что он пойдёт работать, но тут узнали, что его арестовали: в школе, в которой когда-то учился, украл слесарный инструмент. Был суд. Осудили условно, как несовершеннолетнего. Потом Анатолий начал работать на автобазе. Да, мы замечали, что работать он не любит, ищет лёгкой жизни. Разговаривали с ним об этом. А он, бывало, разгневается, хлопнет дверью – и на улицу. Мы думали: подрастёт, за ум возьмётся. Не взялся. Ой, горе какое!

Дорохов внимательно слушает мать. Чувствуется, что она, рассказывая следователю о сыне, хочет и для себя выяснить, когда это случилось, когда сын ошибся, когда стал на злодейский путь? Что и когда толкнуло его на опасную тропу? Об этом не может не думать и сам Дорохов.

Когда? Тогда, когда родители впервые сквозь пальцы посмотрели на то, что сын пошёл гулять, не приготовив уроков? Или, может, тогда, когда он оставил училище, а они молча согласились с этим? Или тогда, когда обнаружили, что сын вообще не любит работать, и махнули рукой: как-то уладится? А может, здесь сыграл свою роль тот неприятный случай с отцом-проводником, которого задержали работники милиции за пособничество спекулянтам? Правда, случай не имел особых последствий, отца отпустили, но сын об этом случае знал.

Трудно теперь определить, когда именно это случилось. Видимо, влияло всё вместе, постепенно, по мелочам, а результат, как всегда, печальный.

Можно ли ещё спасти юношу? Преступление тяжёлое. Но, может, не всё ещё потеряно. Ведь и в этом случае, когда, кажется, всё ясно, когда выбор статьи уголовного кодекса нетрудное дело, следователь не может позволить себе быть формалистом.

И Дорохов ещё и ещё раз беседует с Грачёвым. Осознал ли он всю дикость, жестокость содеянного? Нет, видно по всему, что не осознал. Найден шофёр такси, который подвозил Грачёва на улицу Кирова. Тот подтвердил, что в машине он был один. Но опыт следователя подсказывает ему, что подобный наглый грабёж не мог готовиться одним человеком. Да и свидетели подсказывают, что недалеко от магазина стояли в позе безучастных наблюдателей два каких-то типа, которые потом в суматохе незаметно исчезли. А пистолет где взял? Нашёл? Нет, не верится. Пистолеты на улице не валяются, даже испорченные.

Кстати, эксперт показал, что пистолет, если бы был заряжен, мог бы всё-таки выстрелить.

Но нет, Грачёв не хочет называть соучастников.

Ему рассказали о Дмитрии Буковском, славном, мужественном юноше, который по вине Грачёва лежит теперь в больнице в тяжёлом состоянии. А Грачёв сквозь зубы цедит:

– Пусть бы не лез не в своё дело!

– Не в своё? – восклицает следователь. – Но ведь он был не один! И каждый, кто тебя задерживал, был уверен, что это его кровное дело.

Выездная сессия суда слушает дело Анатолия Грачёва. Внимательно изучаются все обстоятельства преступления. Необходимо выяснить основное – можно ли в данном случае ограничиться передачей на поруки коллектива, в товарищеский суд. Но и членам суда, и всем присутствующим становится ясно, что Грачёв ещё не понял как следует всего того, что совершил, и поэтому является общественно опасным.

Преступник получает по заслугам. После отбытия меры наказания Грачёв, надо верить, станет полезным членом общества. А пока что...

Грачёва выводят из зала. Мать смотрит ему вслед и слышит за спиной возмущённые возгласы: «И откуда такие берутся в наше время?» Она вспоминает, как осуждающе смотрят на неё соседи на улице, как вчера во дворе дети прогоняли ни в чём не повинную Олюню: «Иди вон, не хотим с тобой играть!»

Так приходит позор...

А потом мать видит, как в окружении совершенно незнакомых людей выходит свидетель Дмитрий Буковский, тот, которого тяжело ранил её сын. И снова слышит за спиной шёпот, на этот раз откровенно восторженный: «Смотри, смотри – это тот дружинник Буковский, который задержал грабителя. С виду такой тихий, а не побоялся! Казалось бы, что ему, ведь деньги не его, а сразу же смело бросился на бандита. Вот молодец!»

Так приходит добрая слава.

Николай Николаевич Тарновский

На вахте капитана Хоменко...

Днём и ночью по улицам города мчатся автомобили: легковые, грузовые, специального назначения. Водители, сидящие за рулём, пристально смотрят вперед. Иногда спокойный ритм улицы вдруг нарушается резким визгом тормозов. Тормоза, конечно, спасают от аварий, но не всегда. И тогда резко звонит телефон в комнате дежурного автомобильной инспекции города...

За окнами темнеет, и уличный шум затихает; телефонный звонок в такое время словно раскалывает тишину. На трубку быстро ложится сильная рука.

– Капитан Хоменко слушает!

В трубке слышно потрескивание, прерывистое дыхание, и наконец прорывается голос:

– Товарищ!.. Только что какая-то машина по улице Галана ранила женщину...

– Номер машины заприметили? – спрашивает капитан.

– Нет, – отвечает тот же голос, – Темно уже, а случилось всё очень неожиданно... Подождите, подождите... Тут говорят, что увидели две цифры: ноль и три.

Капитан быстро записывает эти цифры, спрашивает в трубку:

– А какая серия?

– Больше ничего не знаем.

– Постойте, а что за машина, какой марки?

– Кажется, «Москвич»...

– Сейчас буду на месте, – отвечает капитан и кладёт трубку на рычаг.

Он берёт папку, на ходу даёт распоряжение своему помощнику, который остаётся на некоторое время хозяином в комнате дежурного, и выбегает на улицу. Садясь в машину с красным ободом на кузове, бросает шофёру:

– На улицу Галана!