Спутник бросает тень - Анатоль Адольфович Имерманис

— Так-так, я, кажется, что-то начинаю понимать. Как проявляется эта болезнь, док?

— Конвульсии, одышка, рвота и... — Уайлдер застыл, тупо уставившись в стену, потом хлопнул себя по лбу. — Болваны? Ну конечно. Это жетон субботнего посетителя.

— Следовательно, он не был отравлен?

— Я ставил диагноз по телефону, руководствуясь вашим описанием. Отравление никотином вызывает подобные же симптомы. Все ясно. В машине ему стало легче, и он велел везти в...

Раздался звонок. Из «Скорой помощи». Санитары, работавшие в субботу, еще не явились на дежурство, но из поступившего в канцелярию путевого листа № 24591 следовало, что Джемс Стенбил, проживающий по Восемьдесят второй улице, 125, Восток, работающий на прокладке Нового туннеля, диагноз — болезнь Кессона, доставлен из уголовной полиции в портовый госпиталь.

12

Стрелка манометра медленно ползла вверх.

— Ну, как вы себя чувствуете? — спросил инженер.

— Не совсем хорошо, — признался Мун.

— Ничего, как только привыкнете, все пройдет. Здесь давление повышается постепенно. Если вы сразу сунетесь в туннель, то вас просто нокаутирует. Там давление почти четыре фунта сверх нормального на каждый квадратный дюйм. Это необходимо, чтобы уравновесить наружное давление воды. Иначе трубы сплющатся, как бумажные. Не забывайте, что над нами залив.

Когда железная дверь наконец поднялась и можно было пройти в туннель, Мун уже чувствовал себя гораздо лучше. Только не давало покоя, что над головой снуют рыбы и проплывают громадные корабли и что вся эта масса воды только и ждет возможности ворваться сюда. По уже проложенному туннелю бегали автокары, по выгнутым стенкам тянулись вереницы кабелей. Вдали сверкали сварочные аппараты.

Джемс Стенбил работал мастером главного участка. Удивившись, что инспектор рискнул явиться сюда, он рассказал, что, проведя воскресенье в воздушной камере, он еще с ночи спустился в туннель, так как работа очень важная и приходится торчать здесь по несколько дней, чтобы то и дело не подвергаться рекомпрессии.

Раньше Стенбил работал водолазом. С возрастом пришлось сменить работу. Заработок неплохой. Удалось даже обзавестись домиком, — впрочем, он еще не полностью оплачен. В трудное время — а жить что-то становится все труднее — часть дома приходится сдавать. Когда в газете появился портрет Смита и просьба сообщить о нем любые сведения, Стенбилу показалось, что этот человек очень напоминает его бывшего жильца. Но он не был в этом уверен. В пятницу жена вспомнила, что за несколько дней до убийства Смита она видела этого жильца в районе улицы Ван-Стратена. Это было весьма странно, так как, отказываясь от жилья в конце сентября, тот заявил, что едет в Европу. И Стенбил решил все же заглянуть в полицию. В субботу он очень торопился, так как им с женой надо было кое-что сделать, потом сходить в гости. Вот и не высидел в рекомпрессионной камере положенный срок...

— Не думал, что это выйдет мне боком. Бывало, что иногда случались кое-какие недомогания, особенно после резких движений, но такого... Оно и понятно, двадцать лет под водой, другие и раньше здоровье теряют. Доктор говорит, что пора и отсюда убираться, но пока могу — сам не уйду. Хороший заработок — за эти деньги можно и рискнуть...

— Скажите, Стенбил, а как же все-таки звали вашего жильца?

— Спитуэлл. Джон Ирвинг Спитуэлл.

...Мун долго разглядывал фотографию, которая уже привлекла его внимание несколько дней назад. Если этого человека представить не стоящим с клятвенно поднятой рукой, а лежащим на полу и не в костюме, а в распахнутом халате, не с темными волосами, a co светлыми и не живым, а мертвым, да если еще знать, кто он такой, тогда, конечно, можно сказать, что это Смит. Но только тогда. Не зря Спитуэлл стал Смитом, перекрасил волосы и сбрил усы. И не удивительно, что фотография Смита в газетах не вызвала никаких откликов, тогда как многие неоднократно видали в этих же газетах портреты Спитуэлла. Если бы жена кессонщика Стенбила не встретила случайно своего бывшего жильца в районе улицы Ван-Стратена, то, вероятно, долго еще никто бы и не подозревал, что Смит — это знаменитый Джон Ирвинг Спитуэлл, главный свидетель по делу Ротбахов.

О процессе этом Мун как-то знал мало. Наверное, потому, что, когда судили Ротбахов, он проводил отпуск на ферме у родственников Джины, где ничто не нарушало покоя — ни радиоволны, ни телевизор, ни газеты, ни даже «устный телеграф».

А теперь вот приходилось наверстывать упущенное. Профессор Ротбах и его жена обвинялись в том, что они передали секретные сведения по ракетостроению Советской России. Обвинение основывалось на показаниях нескольких человек, утверждавших, что Ротбахи — коммунисты и что они были знакомы со служащими ракетного центра. Главным козырем обвинения был Спитуэлл. И вот что он показал на процессе. В качестве журналиста он посетил Россию. Находясь в Средней Азии, он по неведению вошел в обуви в мечеть, оскорбив тем самым чувства верующих мусульман. Правоверные напали на него, Спитуэлл пустил в ход револьвер и убил одного азиата. По советским законам он совершил двойное преступление — убил человека и незаконно хранил оружие. Через несколько дней его вдруг усадили в самолет и доставили в Москву. В русском центре тайной полиции, который находится на Лубянской площади, ему было сказано, что или он пойдет под суд, или станет советским агентом. Спитуэллу не оставалось ничего иного, как согласиться. Через него поддерживалась связь с Ротбахами. Ротбахам он передавал деньги, а от них получал чертежи и технические данные, которые в большинстве своем были переправлены в Россию...

Таковы были факты, которые узнал Мун. И отсюда вытекал логический вывод — Спитуэлла, по всей вероятности, убили русские в отместку за его показания. Допустить другую возможность — значит или быть непоследовательным, или не поверить в эти факты. А не верить было нельзя — судебный отчет не давал оснований сомневаться ни в достоверности показаний Спитуэлла, ни в вине Ротбахов.

И все же Мун испытывал инстинктивную антипатию к «русской версии», очевидно, потому, что та давалась в руки сама собой. Лучше уж признаться в логической непоследовательности, но не быть дураком и не считать дураками других.

Когда он явился в управление, Троллоп уже сидел возле стола и писал. Он только что взял интервью у кессонщика Стенбила.

— Поздравляю! Вас и себя! А ведь я-то вчера, даже не зная о Спитуэлле, правильно учуял истинных виновников.

— А мне вот удивительно, как вы не узнали его раньше? Вы же