Милосердие - Рада Джонс
Эмма кивнула.
Захват на горле снова ослаб.
— Вот так я и училась. В медицинском училище ведь не объясняют, как убивать людей. Приходится выяснять самой у докторов. Я все узнала от тебя.
Судьба насмехается надо мной.
Гиннесс умолкла.
Наверное, снова легла спать. Зря я закрыла дверь на кухню.
— Когда мне было плохо, ты по-доброму отнеслась ко мне. Спасибо. Я благодарна тебе и отплачу тем же.
В каком это смысле?
Вес Фейт давил на Эмму.
Еще немного, и ноги у меня не выдержат.
— Я позволю тебе попрощаться с дочерью. Присядь-ка. — Фейт подвела ее к оранжевому креслу-качалке и толкнула в него Эмму.
Эмма повалилась на сиденье и глубоко вздохнула.
Так, что у нас из плюсов? Я могу дышать. И даже кричать. Из минусов: меня никто не услышит. Попытаться сбежать? Даже когда я в форме, мне ужасно тяжело выбираться из этого кресла. Ну а в нынешнем состоянии…
Чтобы унять бешено стучащее сердце, она стала делать дыхательную гимнастику. Вдохнули, дыхание задержали, выдохнули. Еще разок.
Чтобы подняться с кресла и встать, надо оттолкнуться обеими руками. И как прикажете это сделать, когда одна рука забинтована, а другая в гипсе? Я и глазом не успею моргнуть, как Фейт вспорет мне горло.
Сбежать не получится.
Фейт взяла с прикроватной тумбочки принадлежащий Тейлор дневник в кожаной обложке, швырнула Эмме на колени и отошла в сторону.
Мне до нее не дотянуться. У нее нож.
Эмма покосилась в сторону открытого окна.
Слишком далеко.
Фейт прислонилась к стене напротив.
Слишком далеко.
Эмма взяла лиловую ручку Тейлор и принялась писать послание дочери. Через несколько секунд она остановилась и подняла взгляд.
— Это ты убила Карлоса?
— Разумеется.
— Почему?
— Он мучился. Для чего я, по-твоему, работаю? Чтобы помогать людям. Мне хотелось прекратить его страдания. Кроме того, я не желала, чтобы он кому-нибудь рассказал обо мне.
— Значит, было что рассказывать?
— А ты не дура, Эмма. Хочешь меня разговорить, чтобы потянуть время и придумать способ спастись? Номер не пройдет. Даю тебе пять минут на прощальное письмо. Повторяю, пять. Это ровно на пять минут больше, чем я дала Карлосу. Он не заслуживал милости. Предал меня. Причем не один раз. А ты относилась ко мне по-доброму. Вот и я с тобой поступлю по-людски.
Даже страшно представить, что ты со мной сделала бы, относись я к тебе плохо.
— Скажи, Фейт, если я относилась к тебе по-доброму, зачем тогда меня убивать?
— Не зови меня Фейт. Я ангел. Ангел смерти. Я пришла помочь тебе.
— И как ты мне поможешь, убив меня?
— Прекращу твои страдания. Ты старая. Жирная. От тебя ушел муж. Дочь тебя ненавидит. Ты одна-одинешенька. Зачем так жить? Ради чего? Ради работы? Так тебя там тоже ненавидят. Я просто-напросто хочу тебе помочь.
Какое-то дурное дежавю. Она говорит точь-в-точь как моя мать. И хуже всего, что обе они правы. Для полноты картины не хватает одного: я еще и алкоголичка.
— Как мило с твоей стороны, ангел. А тебе не пришло в голову сначала спросить, чего хочется мне самой?
— Нет. Люди сами не знают, что им нужно. Они непроходимо глупы.
Эмма кивнула. Подобные мысли часто посещали и ее. Но, в отличие от Фейт, Эмма не давала им волю и гнала от себя. Ах да, не Фейт. Ангел смерти.
— Осталась минута, — напомнила девушка, переминаясь с ноги на ногу. Она стояла напротив, прислонившись к стене. Эмме было до нее не достать.
— А потом что? — спросила Эмма.
— Потом я помогу тебе уйти. Отправлю тебя за радугу. Ты снова встретишься с теми, кого любишь.
Я бы так не сказала. Все, кого я люблю, за исключением Винсента, еще живы.
— Пора.
Фейт двинулась к ней, держа наготове нож с длинным лезвием, достаточно узким, чтобы вырезать из рыбы филе.
— Хороший нож, — заметила Эмма.
— Ага, мне он тоже приглянулся. Острый и легкий.
— Мне бы не помешал такой на кухне. Ты, кстати, умеешь готовить?
— Не особенно. Так, могу поджарить тосты и яичницу. Готова?
— Даже не знаю. Как, по-твоему, я должна к такому приготовиться?
Фейт разозлилась:
— Я дала тебе время. Это было щедро с моей стороны. Теперь все кончено.
— И что? — спросила Эмма.
Фейт приблизилась с поднятым ножом и наклонилась за дневником Тейлор.
Эмма качнулась назад, подобрала ноги и ударила со всей силы Фейт под коленки. Медсестра завалилась на Эмму, выставив перед собой нож. Эмма подняла правую руку, чтобы прикрыть горло. Лезвие, на которое Фейт давила всем своим весом, вонзилось ей в руку. Эмма рванулась. Раздался треск — громкий, как звук выстрела. Нож сломался, и часть лезвия застряла в гипсе Эммы.
Она повернулась всем корпусом влево, свалилась с кресла на пол и перекатилась.
Фейт рванулась к ней, подхватив с пола обломок ножа.
Эмма попыталась сесть, но левая рука ее подвела. Женщина повалилась обратно на пол.
Фейт придавила противницу всем своим весом.
— Сказала же, без фокусов. Я с тобой по-хорошему. А ты ни в какую. Тебе, как всегда, больше всех надо. Могло бы выйти так просто. Для тебя и для меня. Один удар — и готово. А теперь тебе придется помучиться. Сама виновата! — Она занесла руку с обломком ножа и вонзила его Эмме в грудь.
Брызнула кровь. Боль была такой, что потемнело в глазах. Обломок чиркнул по ребру.
Эмма попыталась спихнуть с себя сумасшедшую. Ничего не получилось.
Тогда она изогнулась и попробовала перекатиться на левый бок, подмяв под себя Фейт.
Сработало! Эмма вдавила загипсованную руку в горло медсестры прямо под подбородком. Нажала изо всех сил. Очаровательное личико Фейт побагровело.
Обломок лезвия впился Эмме в спину. От боли перехватило дыхание.
Эмма не ослабляла давление на горло Фейт. Девушка захрипела и задвигала сломанным ножом меж ребер Эммы, силясь достать до легких.
Эмма сразу почувствовала, когда медсестре это наконец удалось. Вспышка невыносимой боли, как горящая шутиха, ослепляла, захлестывала, лишала сил и возможности дышать. Будто раздавленная бабочка, Эмма повалилась на пол и скорчилась.
Все кончено. А ведь она могла бы
