Наташа Славина. Повесть для юношества - Вера Сергеевна Новицкая
«Господи, где же деньги? Точно сон тяжелый, страшный!»
Уже нервно, дрожащей от волнения рукой шарила Наташа в ящике.
«Верно, по ошибке в другой положила?»
Однако ни в одном из них денег не было. Наташе стало жутко.
«Господи, да что же это?»
Слезы душили ее. Вдруг взгляд ее остановился на процентных бумагах.
«Куда девался шнурочек, которым они были перевязаны?»
Веревочка лежала тут же, в ящике.
«Но кто же снял ее? Кто развязал пачку? Я знаю наверняка, что сама этого не делала — не имела ни малейшей в том надобности».
Тревога росла, предчувствие какой-то беды, какого-то крупного горя безотчетно овладевало девушкой. Руки дрожали всё сильнее и сильнее, непослушные пальцы с трудом развернули билеты: их было всего четыре, пятый исчез.
Теперь уже явный ужас появился в глазах Наташи.
«Боже, что же это? Каким образом? Кто же? Кто, наконец?»
Потрясение было слишком сильно: Наташа тяжело судорожно рыдала.
Ее мечта… ее заветное желание… Как тяжело!.. Как тяжело!..
И новый поток горячих слез орошал ее лицо. Она чувствовала, что ничто не в состоянии утешить ее из-за пропажи этих дорогих ей пятидесяти рублей. Но ведь не они одни, еще билет… И почему-то ей опять стало так страшно-страшно.
«Куда же они могли деваться? Кто мог их взять? Нужно сейчас же спросить Катю, Анисью. Видимо, когда меня не было дома, кто-нибудь забрался сюда. Надо сейчас же все разъяснить…»
Она направилась к двери.
«Да, но ведь сказать нельзя, Дима просил, чтобы никто не знал про эти пятьсот рублей, это тайна, наша тайна. Как же выдать? Я даже не знаю, на каком основании он скрывал это. Я дала слово и должна молчать. Господи, так что же делать?»
Взволнованная голова отказывалась прийти ей на помощь.
«Нет, с Анисьей я все-таки поговорю, спрошу: может быть, я, уходя, оставила окно открытым, кто-нибудь мог и забраться. Скажу только про свои пятьдесят рублей, про билет же заикаться не буду. Бедный Дима, он так хранил эти бумаги, чего-то хорошего ожидал от них! А вдруг еще найдется? Надо скорей с Анисьей поговорить, она что-нибудь да придумает».
Наташа пошла в кухню, но женщина отсутствовала — очевидно, она отлучилась в лавочку, так как дверь была заперта снаружи.
«Нужно хоть с Катей поговорить, узнать, может, и у нее, не дай Бог, что-нибудь пропало».
Дверь в Катину комнату была полуоткрыта, и в ту минуту, когда Наташа приблизилась к порогу, она увидала, как девушка, вынув из бумаги и разостлав на постели блестящую шелковую, затканную букетами материю, прикладывала к ней с разных сторон длинный кусок широкой золотой прошивки. При виде входящей Катя торопливо сдвинула розовый шелк в угол кровати, став сама тут же с очевидным намерением заслонить собой материю.
— Что за манера врываться без спроса! — вся красная, сердито крикнула она. — Мало ли чем человек может быть занят? Пожалуйста, не входи, я даже не одета еще. Что тебе такое нужно?
— Ничего, так, — промолвила Наташа, и за минуту перед тем бывшее у нее намерение посвятить Катю в печальное открытие сразу пропало.
Она возвратилась в свою комнату.
«Хоть бы Анисья скорей пришла, с ней бы посоветоваться, а то с Катей в последнее время положительно слова сказать невозможно. За что она сердится? И почему ей в голову пришло скрывать и прятать от меня свои покупки? Ведь я не вмешиваюсь, да раньше она этого никогда и не делала. Ну купила себе розового шелка, что же тут скрывать? Да еще от меня. Я, напротив, рада, если…»
Наташа не окончила мысли: что-то острое и жгучее пронизало ее мозг.
«Глупости какие! — сама себе возразила она. — Я, кажется, с ума схожу».
Девушка провела рукой по горячему лбу, точно отгоняя нелепое предположение. Но, мелькнув раз, оно пронеслось снова.
— Вздор, быть не может, никогда не поверю… — в чем-то сама себя разубеждала Наташа.
Однако, становясь все назойливее, мысль докучливо вертелась в голове.
«Откуда же, с каких денег куплена эта шелковая материя, эта дорогая отделка? — вдруг совершенно определенно и ясно возник в голове девушки вопрос. — Ведь третьего дня вечером, прося у меня пятнадцать рублей, она говорила, что не имеет ни гроша, не знает, на что дожить месяц, а ведь материя куплена уже после того, она сейчас только развертывала… А может быть, и прежде? Может быть, после этой-то покупки денег больше и не осталось?.. Конечно! А я уж невесть что подумала. Фу, какая я гадкая!..
Все-таки зачем же она прятала от меня, именно от меня? Почему так покраснела и рассердилась?.. — опять мучительно закопошилось в ней через минуту. — Господи, как тяжело!»
Слышно было, как хлопнула кухонная дверь, впустив Анисью, но теперь у Наташи пропала охота рассказывать ей о случившемся.
«Боже сохрани! Нельзя», — мысленно решила она. Светлое жизнерадостное настроение исчезло, словно темная зловещая туча нависла над головой. Чем больше думала Наташа, тем тяжелее и безотраднее становилось у нее на сердце. Всплывали забытые, мелкие сами по себе факты, и, словно звенья тяжелой позорной цепи, подозрения сплетались одно с другим. Вдруг особенно отчетливо припомнился Наташе случай с братиной, ее пропажа, появление вновь и вторичное, уже окончательное исчезновение. Что сталось с ней?..
«Господи, как все это ужасно! Бедный Дима!..»
Слезы давно уже высохли на щеках Наташи, внутри все было точно сковано, сжато крепкими железными тисками. Ощущение личного горя, вызванного пропажей собственных заработанных денег и разбитой мечты, связанной с ними, уступило место чему-то несравненно более крупному, темному и тяжелому.
«Чтобы только Дима никогда ничего не узнал, это убило бы его. Бедный, бедный Дима! А как скрыть, чем объяснить пропажу билета? Ведь, кроме меня, ни одна живая душа не знала о них. Господи, что делать, что делать?» — в сотый раз спрашивала себя девушка.
Но жгучий вопрос оставался неразрешенной задачей.
В этот день за обедом Наташа, совершенно больная от всего пережитого, сидела бледная, как преступница, не смея
