Джастин Кейс - Мег Розофф

Ему только не нравилось, когда его просили что-то делать. Сожми мой палец, велел голос. Пошевели пальцами ног. Ты знаешь, как тебя зовут? Дэвид, это мама. Ты меня слышишь, милый? Вот так, умница, мы только перевернем тебя, чтобы… Он открыл глаза? Дэвид, ты можешь открыть глаза? Тут написано, его зовут Джастин. Какое имя он предпочитает? Джастин? Ты меня слышишь, Джастин? Можешь пошевелить рукой, Джастин? Или пальцем? Можешь моргнуть, пожалуйста, Дэвид, когда слышишь мой голос? Попробуй еще раз.

Пожалуйста, хватит заставлять меня что-то делать. Если бы вы перестали, я был бы наконец счастлив. Я не хочу выздоравливать. И не хочу, чтобы мне стало хуже. Я хочу, чтобы все было так же, чтобы я мягко дрейфовал на искусственном обеспечении, в темноте, в приятной спокойной тихой темноте.

Ничего страшного. Он все еще тут.

Еще как тут, думал Джастин. Я тут и тут и хочу остаться. Так что отвяжитесь и дайте мне быть тут. Дайте остаться тут на месяцы. Навсегда. Дайте мне отдыхать тут вечно.

А иногда, выплывая из себя и заплывая обратно, он думал, интересно, выживу ли я. И так ли обязательно выживать. Нельзя ли просто умереть и вечно пребывать в этом блаженстве.

И вот тут, на этой мысли, он услышал голос.

Не обращай на них внимания, Джастин Кейс. Чувствуешь, как приятно плыть по течению? Отпусти свое тело. Отпусти, Джастин Кейс, отпусти его.

Джастин обмер от радости при звуке этого тихого голоса. Он был властный, но мягкий, глубокий и вкрадчивый. Этот голос усыплял, заставлял снова почувствовать себя ребенком под защитой материнских объятий. Он нежно приподнял Джастина и опустил в теплое бирюзовое море, спокойное и ласковое, где от него ничего не требовалось, только лежать на воде.

Спи, Джастин Кейс, я буду думать за тебя.

Другие голоса, те, что он ненавидел, приставали со всякими просьбами. Сделай то, сожми это, можешь сесть / открыть глаза / пошевелить пальцами ног?

Не обращай на них внимания, теперь ты мой. Иди в мои объятия. Не противься счастью. Видишь, как нежно я тебя убаюкиваю? Ну, ну, Джастин Кейс. Перестань держаться.

Теперь все вокруг него засуетились как будто больше обычного. Он услышал торопливые шаги медсестер, кто-то позвал его родителей. Склонившийся над ним человек просил его отреагировать, запугивал, выкрикивал его имя. Изо всех оставшихся сил он завертел головой и всех их стряхнул.

Ему хотелось крикнуть: «Уходите. Оставьте меня!» Он не мог говорить, но попытался и издал булькающий звук. Он хотел прикрыть лицо рукой, но обнаружил, что забыл, как управлять своими конечностями. На мгновение наступила тишина. Затем мягкие ладони медсестер, укол в одной руке, а потом долгое время ничего, кроме глубокой-глубокой темноты и блаженной тишины, которой он так жаждал.

Когда чувства вернулись к нему в следующий раз, никакого голоса уже не было, и прекрасное умиротворяющее сияние исчезло. У него болело все тело, а сердце колотилось слишком быстро. Он беззвучно заплакал, и соленые слезы, не прекращаясь, закапали из уголков его глаз.

Не плачь, милый, я здесь.

54

Пока Джастин был в бессознательном состоянии (никто в больнице не употреблял слово «кома»), он редко оставался один. Родители дежурили у него по очереди, а когда они уходили, в карантине за ним ухаживала одна из медсестер. Питера обследовали и выписали; Доротея и Анна приходили с ним в больницу, но во избежание заражения к Джастину в палату их не пускали. Девочки повесили портреты Элиса в кабинете медсестер и приклеили открытки с пожеланиями выздоровления на матовое стекло в его палате. На открытках Анны, накарябанных в яростном горе, было написано «ВЫЗДОРАВЛИВАЙ СЕЙЧАС ЖЕ» большими черными косыми буквами.

Доротея понимала, что она чувствует. Сегодня она принесла свой рисунок: Джастин с Бобом и Элисом. Она изобразила его распростертым в космосе среди серебряных звезд, налепленных на черный обод неба. Справа, в траве, в профиль стоит Боб, прекрасно исполненный в светлых и темных серых тонах; темная бархатистая мудрость его глаз вышла особенно хорошо. Слева сидит Элис, почти размером с собаку. Доротее удалось передать уютную тяжесть его сонного тела и флегматичный взгляд, черный на белой шерсти. Это был удивительно точный портрет трех друзей.

Анна и Доротея заклеили открытками все стекло, докуда могли дотянуться. Им не нравилось смотреть, как Джастин лежит неподвижно, утыканный жутким количеством иголок и трубок.

— Это не Джастин, — настаивала Анна.

Доротея не спорила. Недвижимое тело было слишком уж спокойно, лишено нервного напряжения. «Можно ли испытывать тревогу, находясь без сознания», — думала она.

Родители Джастина посещали сына по очереди. Его мать оставалась столько, сколько позволял младший сын. Она выглядела ужасно.

— Я его забросила, — говорила она Питеру снова и снова, и ее лицо искажалось мукой. — Я не знала, как ему помочь.

Все время, пока она каялась, Чарли настойчиво дергал ее за рукав.

«Я хотел бы навестить брата, — сказал он. — Я хотел бы рассказать ему эту историю с моей точки зрения, которую он когда-то знал, но забыл. Я хотел бы ему сказать, чтобы он забыл большие страшные вопросы и сосредоточился на том, что ему подвластно, например, пить или не пить молоко, разглядывать книжку или нет. Жизнь проще, если делить ее на короткие отрезки, маленькие желания и нужды, которые можно удовлетворить прямо сейчас».

— Молока дать, — сказал он вслух.

Мать нашла в сумке бутылочку, и ребенок взял ее, улыбнувшись Питеру.

«Понимаешь?»

Питер кивнул.

Немного поразмыслив, Питер позвонил Агнес, и позже вечером она приехала в больницу.

— Как он? — спросила она ночную медсестру, и женщина покачала головой:

— Ваш друг не хочет просыпаться, милая. Никогда не видела, чтобы мальчик так упорно спал. Он спит и спит, и только все решат, что ему лучше, он снова засыпает. Думается мне, он не хочет просыпаться.

«Что ж, с него станется», — подумала Агнес, но тут же оборвала себя на этой нехорошей мысли.

Может, дело тут вовсе не в желании. Может быть, он не может проснуться, даже если хочет. Она тихонько постучала по стеклу в палате Джастина. Его мать как раз собиралась уходить, и на смену ей пришел отец. Он сидел у миниатюрного торшера и, сощурившись, читал в вечерней газете историю о некоем лондонском дизайнере, которого здесь, в Лутоне, во время грозы задавила машина, когда тот пытался спасти пальто (что?!). Отец Джастина поднял голову, устало улыбнулся и помахал. Агнес помахала в ответ, подумав, как забавно выглядит этот человек, вчитывающийся в маленький кружок освещенного печатного текста, в котором можно