Всюду известны. Рассказы о генералиссимусе Суворове и русских солдатах - Сергей Петрович Алексеев

– Супрени́ровать, ваше сиятельство, – ответил Проказин, – это значит напасть неожиданно, застать неприятеля врасплох, разбить, не давая ему опомниться.

– Дельно, дельно, – снова похвалил Суворов.

Доволен фельдмаршал: знающие офицеры. И командир полка доволен. Сидит улыбается, а сам Суворову всё время на молодого поручика Ртищева показывает.

– Это, – говорит, – самый знающий у нас в полку офицер. Умница!

Дошла очередь и до Ртищева.

– А ну-ка, скажи мне, Ртищев, – произнёс Суворов, – что такое есть «ретирада»[5]?

Замялся поручик, и вдруг…

– Не могу знать! – выпалил.

Все так и ахнули. Ну, всё дело испортил. Офицеров подвёл. Командира полка опозорил.

Рассвирепел Суворов, вскочил с лавки.

– Немогузнайку подсунули! – закричал, затопал ногами.

Повернулся, выбежал из избы прочь, сел на коня и хотел уехать. Да вдруг призадумался. Слез с коня, снова вернулся в избу, снова к поручику:

– Так что же такое есть «ретирада»?

– Не могу знать, ваше сиятельство. В нашем полку такое слово никому не известно. Полк наш суворовский, полк наступающий!

Глянул Суворов на Ртищева и вдруг закричал:

– Ай да полк! Ай да полк! Славный полк – Фанагорийский. Значит, никто не знает?!

– Так точно, ваше сиятельство.

– Вот уж не думал, что проклятый немогузнайка доставит мне столько радости! – прослезился Суворов. – Вот так Ртищев! Ай да Умищев!

Враг

Секунд-майор граф Калачинский нажил себе в армии немало врагов. Невыдержанным был секунд-майор на язык. Чуть что – обязательно кого-нибудь обидит, ввяжется в спор, накричит или скажет дурное слово. Вот и невзлюбили его товарищи. Вот и появились у майора враги.

Как-то пришёл Калачинский к Суворову, пожаловался на своих товарищей.

– Помилуй Бог! – проговорил Суворов. – Ай-ай, как нехорошо! Враги, говоришь? Ай-ай! Ну, мы до них доберёмся.

Прошло несколько дней. Вызвал к себе Суворов секунд-майора.

– Узнал, – говорит, – я имя того главнейшего злодея, который вам много вредит.

– Капитан Пикин?! – выпалил Калачинский.

– Нет.

– Полковник Лепёшкин?

– Нет.

– Поручик Вяземский?

– Нет.

Стоит Калачинский, думает: кто бы это мог быть ещё?

– Знаю! – закричал. – Знаю! Генерал-квартирмейстер князь Оболенский!

– Нет, – опять произнёс Суворов, посмотрел на Калачинского загадочным взглядом, поманил к себе пальцем.

Подошёл секунд-майор, наклонился к Суворову. А тот таинственно, шёпотом:

– Высунь язык.

Калачинский высунул.

– Вот твой главнейший враг, – произнёс Суворов.

«Сторонись!»

Суворов любил лихую езду. То ли верхом, то ли в возке, но непременно так, чтобы дух захватило, чтобы ветер хлестал в лицо.

Дело было на Севере. Как-то Суворов уселся в санки и вместе с Прошкой отправился в объезд крепостей. А в это время из Петербурга примчался курьер, важные бумаги привёз Суворову. Осадил офицер разгорячённых коней у штабной избы, закричал:

– К фельдмаршалу срочно, к Суворову!

– Уехал Суворов, – объяснили курьеру.

– Куда?

– В крепость Озёрную.

Примчался офицер в Озёрную.

– Здесь Суворов?

– Уехал.

– Куда?

– В крепость Ли́колу.

Примчался в Ликолу.

– Здесь Суворов?

– Уехал.

– Куда?

– В Кю́мень-град.

Прискакал в Кюмень-град.

– Здесь Суворов?

– Уехал…

Уехать Суворов уехал, да застрял в пути. Один из коней захромал. Пришлось повернуть назад. Двигались шагом, едва тащились. Прошка сидел на ко́злах, дремал. Суворов нервничал, то и дело толкал денщика в спину, требовал погонять лошадей.

– Нельзя, нельзя, ваше сиятельство, конь в неисправности, – каждый раз отвечал Прошка.

Притихнет Суворов, переждёт и снова за Прошкину спину. Не сиделось фельдмаршалу, не хватало терпения тащиться обоз ной клячей.

Проехали версты две, смотрит Суворов: тройка навстречу. Кони птицей летят по полю. Снег из-под копыт ядрами. Пар из лошадиных ноздрей трубой.

Суворов аж привстал от восторга. Смотрит: вместо кучера на козлах молодой офицер, вожжи в руках, нагайка за поясом, папаха на ухе, кудри от ветра вразлёт.

– Удалец! Ой удалец! – не сдержал похвалы Суворов.

– Фельдъегерь, ваше сиятельство, – произнёс Прошка. – Видать, нездешний, из Питера.

Смотрит Суворов, любуется. Дорога зимняя узкая, в один накат. Разъехаться трудно. А кони всё ближе и ближе. Вот уже рядом. Вот уже и храп, и саночный скрип у самого уха.

– Сторонись! – закричал офицер.

Прошка замешкал: не привык уступать дорогу.

– Сторонись! – повторил офицер, и в ту же минуту санки о санки – бух!

Вывалились Суворов и Прошка в снег, завязли по самый пояс.

Пронёсся кучер, присвистнул, помчался дальше.

Поднялся Прошка, смотрит обозлённо фельдъегерю вслед, отряхивает снег, по-дурному ругается.

– Тише! – прикрикнул Суворов и снова любуется: – Удалец! Помилуй Бог, какой удалец!

Три дня носился офицер по северной русской границе. Наконец разыскал Суворова.

– Бумаги из Петербурга, ваше сиятельство.

Принял Суворов бумаги, взглянул на фельдъегеря и вдруг снял со своей руки перстень и протянул офицеру.

– За что, ваше сиятельство?! – поразился курьер.

– За удаль!

Стоит офицер, ничего понять не может, а Суворов опять:

– Бери, бери. Получай! За удаль. За русскую душу. За молодечество!

Шуба

Подарила императрица Екатерина Вторая Суворову шубу. Сукно заграничное. Мехом подбита. Воротник из бобровой шкуры. Хорошая шуба. Однако Суворову она ни к чему. Даже в самые лютые морозы фельдмаршал одевался легко, по-солдатски.

Спрятал бы её Суворов на память в сундук, да только наказала царица фельдмаршалу с шубой не расставаться. Тогда Суворов пошёл на хитрость.

Стал он возить за собой Прошку. Сидит Суворов в санках, рядом с фельдмаршалом – Прошка, важно держит в руках царскую шубу. Идёт Суворов по улице. Следом за ним Прошка – в руках шуба.

Может быть, так до самой смерти своей и таскался бы Прошка с шубой, если бы вдруг кто-то не донёс про суворовское непослушание императрице.

Разгневалась Екатерина Вторая, приказала позвать Суворова.

– Ты что же! – говорит. – Тебе что же, милость царская не по нутру?

– Помилуй Бог! – воскликнул Суворов. – По нутру, матушка. По нутру. Премного обязан.

– Ослушником стал! – укоряет царица. – Волю монаршую попираешь!

– Никак нет, – оправдывается Суворов. – Я же солдат, матушка. Мне ли, как барчуку, нежиться! А про непослушание это кто-то по злобе донёс. Шуба всегда при мне. Как же. К ней Прошка специально приставлен… Прошка! Прошка! – позвал фельдмаршал.

Входит Прошка – приносит шубу. Рассмеялась царица.

– Ладно, – сказала, – Бог с тобой. Твоя шуба, твоя и воля. Не насилую. Поступай как хочешь.

Повесил Суворов шубу в дубовый шкаф. Там и висела шуба.

Глава третья. Последний поход

Альпийские горы

Высоки Альпийские горы. Здесь крутые обрывы и глубокие пропасти. Здесь неприступные скалы и шумные водопады. Здесь вершины покрыты снегом и дуют суровые леденящие ветры.

Через Альпийские горы, через