К небесам - Карен Кёлер
– Как ты думаешь, где она сейчас?
Если уж астролётчица этого не знает, то другие и подавно. Занна ведь небесный эксперт, да? Из космической рации доносятся помехи, я слышу, как Занна размышляет, – так громко шуршит рация. Я слышу паузы между мыслями. Слышу гудение между атомами.
– Нам этого знать не дано. Но мы знаем, что энергия во Вселенной никуда не девается.
Ха!
– Это…
– …я тоже совсем недавно говорила!
– Вот видишь, Тони! После смерти, возможно, бывают приключения ещё почище полёта в космос. Только о них пока никто не мог рассказать.
– Но почему тогда все говорят, что она на небесах?!
– Потому что некоторых, возможно, эта мысль утешает. А ты как думаешь, где она?
– Понятия не имею. Иногда я думаю, что она просто не могла умереть. Мне кажется, она вот-вот выйдет из-за угла, из кухни или сядет вечером у моей кровати, чтобы почитать мне вслух… Как будто она просто ездила в отпуск. Или на очень долгую конференцию. Я больше ничего не знаю. Вообще ничего. Может, она и впрямь просто исчезла.
– Пока ты её помнишь, она всегда будет здесь, всегда будет частью тебя.
– Но мне всё равно её не хватает.
– Да.
– Как думаешь, она на небе?
– Раз она послала тебе метеорит?
– Жаль, что нельзя хранить его на полке.
– Может, и не на полке, но у себя в сердце ты можешь его сохранить.
Я представляю себе сердце с полкой внутри, на которой я храню метеорит. Может, моё сердце – как блокнот для чувств? Может, там бесконечно много всего поместится, когда растает ледяной панцирь? А пока мне лучше всё записывать?
Знаешь, этот панцирь сковал мне сердце, когда мама умерла. Не знаю, знакомо ли тебе это, был ли и у тебя на сердце ледяной панцирь. Если да, может, расскажешь, как от него избавиться?
Четыре (совсем другое дело!)
– В прошлом году она смастерила мне на Хэллоуин костюм скелета, – рассказываю я Занне. – Было круто, потому что кости светились в темноте.
– Жуть!
– Да! Мега!
– А однажды она сделала нам глаза-леденцы на палочке. Помнишь, Тони?
– Точно! Чуть не забыла!
Надо будет потом обязательно записать в блокнот.
– Она и правда была очень крутой.
Ням-Ням говорит о моей маме, точно о своей. И тут я вдруг понимаю, что Ням-Ням так и не успела с ней попрощаться. И что она никогда не показывала мне, как ей грустно. Я слушаю разговор Занны с Ням-Ням, будто всё это не имеет ко мне никакого отношения.
– Что ещё за глаза-леденцы? Хотя не уверена, что хочу это узнать.
– Глаза были вовсе не настоящими! Ха-ха!
– Хоть на том спасибо!
– Просто они выглядели как глаза с голубой, зелёной и карей радужкой и лопнувшими сосудами. Но они были из шариков для торта. С оболочкой из белого шоколада. А радужка – из пищевого красителя. У неё всегда были такие забавные идеи.
– Вку… …лучились …денцы? – Опять помехи.
– Да-а-а, ещё какие!
Ням-Ням с такой нежностью рассказывает о моей маме, что я чуть ли не ревную. Хотя с чего мне ревновать? Ням-Ням ведь присутствовала при изготовлении леденцов – значит, это и её воспоминания? Она ведь ничего у меня не отнимает? Это ведь хорошо, что Ням-Ням так любила мою маму? Я вспоминаю, как Ням-Ням ночевала у меня на Хэллоуин. Как мы нарядились в зомби, а мама принесла нам в комнату стакан с глазами на деревянных палочках. Мама назвала нас «мои маленькие зомби» и нарисовала себе на лице череп. Как мы втроём ели глаза-леденцы и говорили всякие мерзости вроде: «Я вырву тебе кишки и съем твои глаза на десерт». Или: «Голубые глаза невкусные – я предпочитаю зелёные». Или: «Они такие склизкие, если их разгрызть». Думаю, моя мама была для Ням-Ням чем-то вроде оазиса в пустыне запретов. Ням-Ням до сих пор с увлечением рассказывает Занне о маме. Думаю, Ням-Ням с радостью переселилась бы к нам. Раньше она всегда была для нас как член семьи, пока мама не заболела и мы трое не отгородились ото всех. Я лишь теперь понимаю, что в лице моей мамы Ням-Ням потеряла подругу. И мне её сейчас очень жалко.
Ням-Ням сжимает уоки-токи, из которой слышатся шорохи и треск.
– До связи, – говорит она, – овер энд аут!
– …ver …nd… out, – обрывками доносится голос Занны.
Снова треск. Потом лишь тихий шорох. Тишина. Ням-Ням опускает уоки-токи.
Ой, что? Что-что-что? Я что-то пропустила? Опять какая-то путаница: я здесь и одновременно нет.
– Занна отключилась?
– Конечно. Она же попрощалась.
– А я и не заметила.
– Земля вызывает Тони, приём: ты где вообще была?
– У мамы.
– Знаю, знаю…
– Она ещё вернётся?
– Твоя мама?
– Нет! Занна! – Я закатываю глаза, как эмоджи, но Ням-Ням этого, разумеется, не видит в кромешной темноте.
– Она же сказала, как в прошлый раз: через восемьдесят минут вернётся. Ты вообще всё пропустила.
В последнее время со мной часто такое случается: я отвлекаюсь и теряюсь в собственных мыслях. Блуждаю в воспоминаниях вместо того, чтобы внимательно слушать на уроке музыки, например. Стоит мне выглянуть в окно, как я, словно Красная Шапочка, сбиваюсь с пути или сворачиваю мыслями не туда, теряю происходящее из виду. Господин Лека вдруг спрашивает меня, что это за нота, а я её прослушала. И я думаю: «Бабушка, а почему у господина Леки такие большие глаза?» Это чтобы меня съесть. Тебе такое знакомо? Моё внимание – как сыр леердам с дырками воспоминаний. Мои мысли – как незнакомый город, где не работают гугл-карты, и я не могу отыскать дорогу домой.
– Ущипни меня.
Ням-Ням изо всех сил щиплет меня за правую руку.
– Ай!
– Ха-ха, добро пожаловать обратно в реальность.
– Привет.
– Маленький шаг для Тони… – начинает Ням-Ням.
Я, конечно же, знаю цитату Нила Армстронга, первого человека на Луне, и продолжаю:
– …но гигантский шаг для человечества.
Мы даём друг другу пять.
– А ты знала, что диаметр Земли – сорок тысяч километров?
– Пояс размера икс-икс-икс-икс-икс-икс-икс-икс-икс-икс-икс-икс-икс-эль.
– Ха-ха-ха.
Ням-Ням светит фонариком на снеки.
– А ты знала, что МКС летит на высоте четырёхсот километров над Землёй? Где у нас кислый жевательный мармелад в форме соломки?
– А ты знала, что драконьи языки не такие кислые, как соломка?
Обшарив с фонариком весь спальник и гору снеков, мы наконец находим упаковку. Я съедаю ещё одну лакричную улитку и невольно вспоминаю этот звук – «плок».
Четыре (йеп, всё ещё)
Ням-Ням сунула в ноздри две кислые соломки и светит на себя снизу фонариком.
– Я носатый вампир!
– А ты знала, что вампиру нужно вогнать в сердце кол, чтобы его убить?
– А ты знала, что бывают летучие лисицы с размахом крыльев более метра? Калонг называются. Ты это знала?
Ням-Ням съедает мармелад из носа.
– А ты знала, что при встрече с калонгом я бы описалась?
– Кстати, мне опять приспичило.
– И мне.
Мы смотрим на дверь террасы. Переглядываемся. Выслушивать папин бубнёж, почему мы до сих пор не спим, нам неохота.
– А ты знала, что мы можем пописать прямо в саду? Вон там, на задворках рядом с компостом: там всё равно ничего не растёт.
Мы снимаем комбинезоны.
– А ты знала, что я сейчас устрою самую продолжительную лимонадную отрыжку за всю историю нашей дружбы?
– Тони, только ты не слушай, ладно?
– Как я рыгаю?
– Нет, как я писаю.
– Окей.
– Окей?
– Окей.
– Окей.
Вопрос: сколько океев надо Ням-Ням? Ответ: да.
– А то я не смогу. ← Да знаю я – сейчас у неё нет с собой телефона, чтобы включить музыку.
– Я пойду вон туда – оттуда мне ничего не слышно.
– Окей.
– Давай кто быстрее!
(Если она ещё раз скажет «окей», я за себя
