Родной дом - Нина Александровна Емельянова

А почему все-таки он не сказал об этом Витьке? Он же никому не расскажет. Сам-то Витька все выбалтывает своему другу, не таится. Или Антон считает его маленьким? Он моложе Антона всего на полгода, какой же он маленький?

Виктор медленно пошел домой, прикидывая, не попросить ли Володьку или Мишу помочь ему отвести в эту ночь лодку к плотине, но тотчас отверг это намерение: Володька был сильный, крепкий мальчик и они вдвоем прекрасно справились бы со своей задачей, но Володька непременно раззвонил бы об этом повсюду. Когда он идет вместе с товарищами, то всегда сообщает разные колхозные и ребячьи новости; он забегает вперед, заглядывает в глаза Витьке или Мише, проверяет, как им нравится его рассказ, и первый же над ним хохочет. Миша же Савиных надежный человек, положиться на его слово можно вполне, но он слабенький, а лодку надо поднимать четыре километра вверх по течению.

Приходилось ждать приезда Антона, а, как известно, ожидание — самая тягостная вещь на свете.

И Виктору пришла в голову мысль: во время отсутствия Антона действовать самому; раз уж он не может сам отвести лодку или сказать о ней, постараться найти настоящих воров — тех самых «городских». Их шляпы и хромовые сапоги, конечно, не могли остаться незамеченными в деревнях, где они проезжали. Минино, куда завтра собирался отец, лежало на левом берегу Светлой, между Бархатовой и Сунгутом, и тамошние ребята должны были знать о «городских». Значит, непременно надо было проситься с отцом и тетей Лизой в Минино. А когда Витька найдет воров, тогда он может спокойно вернуть лодку дяде Мише.

Каждый день наступала пора, когда приходил с поля отец и Катя собирала ужин. Витька знал, что в это время для него постоянно находилась добавочная работа.

— Витя, утка двух утенков потеряла. Сбегай, сынок, поищи на пруду, — говорила мать.

— Витя, погляди за Андрейкой, я по воду пойду! — кричала, убегая с ведрами, Катя.

— Виктор, отведи коня на конюшню и скажи конюху, что завтра я еду раненько, — приказывал отец.

Обычно Виктор про себя уже сердился, готовился сказать, что ему «не разорваться», что ему «не больше всех нужно», но тут же его ловил равномерный звон молока по ведру — мать доила корову. Два полных ведра воды проплывали мимо окон, и, плавно двигаясь стройная фигура сестры поднималась на крыльцо. Приходилось, облегчив душу криком. «Все я да я!» — бежать, пока светло, отыскивать этих несчастных утят и, вернувшись с утятами, вести коня на конюшню.

Предчувствуя, что и сегодня ему не избежать многих довольно-таки надоевших дел, но и не особенно стремясь все их выполнить, Виктор шел не спеша, останавливаясь, чтобы поговорить с товарищами о приехавших гостях. Проходя мимо избы тетки Дуни, он вспомнил, что мать еще вчера наказывала зайти взять тяпку. Спросив у тетки до завтра стеклянную крынку, Виктор зашел в сельпо, разменял подаренные ему дядей Алексеем три рубля и купил полную крынку клюквенного морса, по восемь копеек за стакан, чтобы всех угостить.

Вернулся он с тяпкой и морсом, когда солнце было на закате, но от накаленной за день земли тянуло жаром. Отец нынче приехал с полей раньше, чем обычно; усталый от езды по жаре, он сидел на крылечке около дяди Алексея и молча курил. Против них во дворе на бревнах расположились Илья Прокопьевич, самый старинный друг отца — механик Кедровской МТС, и колхозный кузнец, чернобородый дядя Лаврентий. Он один раз позволил Витьке постоять у мехов, и он помогал дяде Лаврентию раздувать горн.

Витька стал перед ним, загородив совсем дядю Алексея. Но кузнец, как бы не замечая Витьки, отодвинул его рукой.

Подошел отец Мишки Савиных, худощавый, сутулый человек с ярко-голубыми глазами — он был любителем пчел и заведовал колхозной пасекой, — и за ним отец Володьки Малинина, хитрый, смекалистый директор Кедровского маслозавода. Летнюю фуражку он держал в одной руке, другой, с зажатым в ней платком, обтирал потный лоб и блестящие рыжеватые волосы. Витька понял, что подходят не случайно: хотят повидаться с дядей Алексеем.

Малинин, как всегда, громко заговорил, только войдя во двор:

— Ну как, Алексей Васильевич, приехали на нашу деревню полюбопытствовать?

— Приехал, — здороваясь, ответил дядя Алексей, — брата повидать и посмотреть, как живете.

Малинин сел на бревна, по пути сказав Витьке: «Расстарайся-ка, друг, кваску!» Белая его, густо вышитая на груди рубашка была расстегнута.

Витька кинулся в избу за стаканами: вот и морс кстати! Но Катя опередила его: весело и легко двигаясь, она уже несла гостям большой кувшин с квасом, до краев полный пеной.

— Пейте на здоровье! — говорила она угощая. — Холодный, с погреба!

— Ай да племянница, молодец! — похвалил дядя Алексей.

Витька безуспешно предлагал:

— Вы, дядя Алексей, морс пейте, я угощаю.

— Не обижайся, Витя, но квас вкуснее.

Малинин, сказав: «Морс твой ерунда!» — выпил две кружки кваса и, протянув большую в рыжеватых волосках руку с пустой кружкой, попросил Катю: «Налей-ка мне еще».

— Значит, все-таки хотите посмотреть, как живем? — повторил он и сам ответил: — А все так же живем, как прежде. (Витька удивился: таким простачком прикинулся Володькин отец.) Особых изменений не заметно. Паримся с утра до вечера.

— Ну что вы, товарищ Малинин! Так уж ничего нового и нет?

«Эге! Дядя Алексей хочет поддеть Володькиного отца! Это ладно будет», — подумал Витька, Крынка с морсом мешала ему. Витька поставил ее на подоконник раскрытого окна и сел на ступеньку крыльца.

— Так, да не так нынче живем. — сказал дядя Лаврентий. — Ты, Алексей Васильевич, ему не верь, он хитрый. С тех лор как его научили жирность молока правильно измерять, он на советскую власть обижается.

Все засмеялись, а Витька захохотал: Володькин отец все-таки хитренький! Мать давно жаловалась, что Малинин прижимист на сдаче молока.

— Витька, потише! — негромко сказал отец.

— И по партийной линии с него взыскали, — добавил дядя Лаврентий.

— Так ведь каждый год говорим, — переменил тон Малинин, — в деревне все улучшается, а приедет человек, посмотрит: на трудодень — полтораста граммов. Вот я уж и не стал хвастать. Партийный человек должен правде в глаза глядеть.

— А есть чем похвастать! — вступил в разговор дядя Илья. — Сказать, Алексеи Васильевич, или сами замечаете?

— Кое-что вижу. Вижу, что скота,