У зеленой колыбели - Арсений Иванович Рутько

— Зачем?

— Он тебя сразу кусить будет… Ха-ха-ха, не бойся, не бойся…

Вскоре они вышли на неприметную тропинку и пошли совсем не в ту сторону, куда бежал Павлик. Татарин почти всю дорогу беспрерывно говорил:

— Ты, конишно, сам человек маленький, у тебя дети нету… Тебе жалеть некого. А моя дела трудная, у меня баранчук четыре штук было, теперь три осталось… И каждый кормить надо. Ежели я не кормлю, кто кормит? Ты? Ты не кормишь. Чужой мужик кормит? Не кормит. Я кормить надо. А мне кормить чем? Тогда помирай надо… Один-то уж помер, Ахметом звали… Вот, пошел грибы собирать… А и грибы этот год нету. У-у! Жарко… Вот грибы собрал, и все от деда Сергей прятался… на грибы собрать в лесничестве билет выправлять надо… А деньги где? Вот и хожу потайком… Сейчас время пошла трудная, каждому самого себя жалко… Ежели дед Сергей встренется — обязательно ругать станет, — такой человек… его должность такая вредная… Потому я с тобой на кордон не пойду… на дорогу выведу — сам пойдешь…

— А ты кто? — спросил Павлик, чувствуя доверие и симпатию к этому случайно встреченному человеку.

— Я? Шакир я… Эй, стой, погоди. — Татарин остановился, снял шляпу и, наклонив голову, к чему-то внимательно прислушался… — Однако кричит кто-то…

Павлик тоже прислушался, но ничего, кроме шелеста листвы, не услышал.

— Твое имя какое? — неожиданно спросил Шакир.

— Павлик.

— Вот-вот! Тебя ищут… Айда быстрей, мил башка.

Они прошли еще немного, и тогда и Павлик услышал несколько голосов, тревожно звавших его по имени.

Но дойти до кордона им не пришлось. Когда голоса звучали уж совсем близко, из-за кустов бесшумно, как привидение, появился дед Сергей. За плечом у него была старенькая, на бечевке вместо ремня, берданка.

— А ну стой, Шакир, — строго сказал он, бросив один-единственный взгляд в сторону заробевшего Павлика. — В ведре что?

— Грибы, Сергей Палыч, грибы собирал мало-мало… баранчук кушать надо…

— А билет?

Шакир горестно развел руками.

— Какой билет, Сергей Палыч, копейки на душе нету… Как билет купишь?

— Покажи.

Шакир с отчаянием, но покорно приподнял папоротниковые листья. В ведре лежало десятка два темных длинноногих грибов.

— Тьфу! — с яростью и презрением плюнул дед Сергей.

Вытряхнув одним движением грибы на землю, он принялся топтать их своими огромными лаптями. — Понимаешь ты, басурманская твоя башка, — поганки это! Поешь — помрешь.

— Зачем помирать? Кипяток мало-мало вари — жевать можно. Эх ты, твой баранчук с голоду помирай нету!

И, горестно махнув рукой, сразу ссутулившись и, как будто, постарев на несколько лет, Шакир повернулся и пошел прочь.

Дед Сергей смотрел ему вслед, словно подталкивая взглядом в спину. И когда Шакир отошел шагов на десять, дед Сергей крикнул:

— Ведро возьми, басурман! — и, широко размахнувшись, швырнул вдогонку уходящему ведро. — Еще раз убежишь — выпорю! — сурово сказал дед Павлику и, взяв его за руку, повел туда, где все еще раздавались голоса, звавшие мальчика по имени.

Бабушка Настя встретила Павлика слезами. Он даже удивился: когда и за что она успела его так полюбить? Его маленькому неопытному сердцу невдомек было, что он для старухи был как бы ее возвратившейся молодостью, ее первым и единственным материнством, — в его лице, в глазах, в манере говорить, чуть наклоня голову, она видела не его, Павлика, а своего далекого Ванюшку, его первые шаги, его первые привычки, его первые синяки и ушибы.

Она без конца обнимала голову Павлика своими сильными рабочими руками, целовала его куда попало: в лоб, в глаза, в шею, и причитала, словно он в самом деле погиб где-то в лесной чаще, а не сидит перед ней целый и невредимый. Она кормила его скудной едой голодного года — картошкой и молоком, приправляя еду причитаниями. А потом принималась смеяться, и ее окруженные множеством морщинок глаза излучали такой радостный свет, что Павлику неловко было в них смотреть.

И впервые после смерти матери Павлик почувствовал рядом с собой согревающее тепло любящего женского сердца и сам не выдержал, разрыдался. Он плакал горькими и радостными слезами, уткнувшись лицом в пухлую грудь бабушки, испытывая к ней нежность и благодарность. А недоеденное молоко стояло в миске на столе, и к нему, осторожно поглядывая в сторону бабушки, уже подкрадывался хитрый и шкодливый кот Рыжуха.

Дед Сергей не видел начала этой сцены, занятый своими мужскими делами по двору, копошился в сарае, что-то пилил и строгал, а к вечеру по многолетней привычке еще раз вскарабкался на пожарную вышку, чтобы глянуть, не подымается ли где над лесом тревожный дымок начинающегося лесного пожара, страшного в эту знойную, иссушившую все пору. И когда он вернулся в дом, Рыжуха, опасливо поглядывая на хозяйку, старательно вылизывал миску. Увидев деда, кот с такой поспешностью юркнул под стол, а оттуда на улицу, что дед успел заметить только его хвост.

Вешая на деревянный штырь двери старенький, засаленный картуз, дед с неприязнью и недоумением смотрел на плачущую жену. За всю их долгую совместную жизнь он один только раз видел, как она плакала, — после отъезда сына и не полюбившейся старику невестки. Бабушка Настя тогда тоже не одобряла выбора сына: как можно жениться на женщине, которая курит папиросы и целуется на каких-то там сценах с чужими мужиками? Жена должна бояться мужа и уважать его волю, каждое его желание; «жена да убоится своего мужа» — это она запомнила не только с первого дня своего грустного замужества, а гораздо раньше: когда ее собственный отец бил сложенными вчетверо вожжами ее мать, когда во многих избах мужья так же безжалостно истязали своих жен. Это было освящено вековыми обычаями, так делали все, такова была бабья доля. И тут ничего нельзя было поделать…

Обнимая Павлика, бабушка Настя вспомнила свою горькую молодость и кляла себя на чем свет стоит, что отпустила тогда сына.

— Миленький ты мой, — приговаривала она, обнимая Павлика и ничего не видя сквозь слезы. — Звездочка моя неповинная! Сиротка моя горькая. Да разве я отдам теперь кому-нибудь, да разве позволю…

— Цыц! — негромко прикрикнул дед Сергей, подходя к столу. — Не целовать этого пащенка надо, а пороть, чтобы свету невзвидел! Еще раз такое выкинет — я ему всю шкуру спущу!

Бабушка изо всех сил прижала Павлика к себе.

— Не дам! — Она выпрямилась во весь рост, и Павлик с удивлением увидел, что она на целую голову выше деда Сергея и, наверно, гораздо сильнее его: у нее были широкие плечи и сильные руки: казалось, достаточно ей один раз взмахнуть