Родной дом - Нина Александровна Емельянова

— Да где она? Вот и глаза, кажется, зоркие, а не вижу!

— Давайте я подведу! — вызвался Витька,

Он осторожно стал заводить петельку в воде, оглянулся и кивнул головой. Дядя Алексей, державший конец удилища, увидел блестящие глаза и торжествующее выражение. Витькиного лица; предчувствуя победу, сильно дернул и… чуть не свалился. В петельке висел тощий маленький щуренок.

— Это и есть щука? — спросил он.

— Она! — радостна крикнул Витька. — Я ее сразу увидел.

Дядя Алексей засмеялся и стал рассказывать, как он представлял себе стоящую в траве огромную щуку, которую он почему-то — может, глаза испортились? — не видит. Витька заводит петельку на ее длинную зубастую морду. Дерг! — и он едва вытаскивает ее на берег. А щука-то оказалась величиной с пескаря!

К устью Ольховки шли густыми лугами, трава кое-где была выше Феди, так что его путь отмечался только шевелением травы поверху, а сам он исчезал из виду.

Вышли на берег Светлой около устья Ольховки, едва продравшись сквозь «чегын» — заросли черемухи, черной смородины, кислицы и тальника. И. как не раз это бывало, дядя Алексей остановился, любуясь. Витька его понимал такие кудрявые, светло-зеленые были тальники, илистым берег под ними казался лиловым, по голубой спокойной воде разливался розовый цвет заката, и понемногу вода тоже лиловела.

— А вот и березник, — сказал дядя Алексей — Поищем теперь хороший наплыв.

В березнике долго ходили от березы к березе, но лес был молодой, и наплывы попадались небольшие. Тогда дядя Алексей стал присматриваться к пенькам.

— Придется, — сказал он Витьке, — выбирать пень покрепче. По шару, который я сделаю, будут попадать палками — он должен быть прочный. Наплыв, конечно, для этого лучше: у него нет слоев, но, раз нет подходящего обойдемся и этим.

Дядя вырубил кусок корня из крепкого пня и несколько березовых жердей в руку толщиной. Когда возвращались домой, он шел и вспоминал.

— Ну и чудак Виктор — показал «местный лов щук»! — и громко смеялся.

Дома, во дворе, из принесенного корня топором и пилой дядя Алексей сделал правильный куб, из куба — грубовато обтесанный шар. А потом взял свой финский нож и довел шар до такой правильной формы, что он катился одинаково легко по всем направлениям.

— Мастеровит ты, Алексей, красивая твоя работа, — сказала мать, — но шар твой, поди, расколется?

— Не должен бы. Когда хорошо сделаешь вещь, тогда она крепче бывает и дольше живет.

— Что верно, то верно! — согласилась мать. — Вот у нас есть такой дедушка Иван, он корзинки плетет. Ах, ну и мастер же! Сделает — корзинка у него смеется, до чего аккуратная! Легонькая, а прочная: три года носи — все будет тебе служить. А и другой дед есть, тоже корзинки делает. Имя у него старинное — Экзакустодиан. И не выговоришь, какие давали имена! Его по всей деревне зовут «дед Кустик». Так этот преподобный дед Кустик возьмет бечевок, переплетет прутья, кажется — уж связал навек, и все говорит: «Я не для красоты делаю, а для прочности». А корзинка все равно чуть живенькая! Нет уж, видно, правда: «Дело мастера боится». У дедушки Ивана корзинку не веревки, не проволока, а весь строй ее держит.

— Очень верно ты, Настя, сказала: каждую вещь надо делать, помня о ее строе, — ответил дядя Алексей и подбросил на руке круглый, словно выточенный шар.

Потом из принесенных жердей он напилил палки, обстругал их ручки, как для игры в городки, и примялся делать «бабу» — толстый короткий обрубок — и один конец заострил.

— Ну, теперь пойдем искать место для игры, — сказал он.

— А с кем мы будем играть? — спросил наблюдавший за всеми Виктор.

— Со мной, с Федей, с Катей. Так тебе нравится?

— А сколько человек может играть?

— Сколько угодно: десять, пятнадцать…

— 3начит, и Володе, и Митюшкам, и… — Витька помедлил, — и серегинским можно сказать, чтобы шли?

— Скажи.

— А Антошке, конечно. Раз он твой друг, я хотел бы его видеть. Ты скажи ему.

И Витька побежал за ребятами. Он и не предполагал, что дядя Алексей только и хотел, чтобы за интересной игрой снова собрались все товарищи.

Место выбрали на дороге около дома. Вбили «бабу» так, что она совсем ушла в землю и верхний срез ее пришелся вровень с землей. На «бабу» поставили шар,

и дядя Алексей прочертил по обе стороны от нее границы, через которые играющим нельзя было переходить, пока шар был на месте; потом отсчитал от «бабы» десять больших шагов и сказал, что отсюда все будут бить по шару, а кто-то один из ребят должен «шарить».

— Чур, я буду шарить! — желая опередить всех, еще не разобрав, в чем дело, закричал Володька Малинин.

И дядя с усмешкой сказал:

— Шарильщика ставят по жребию, но раз ты хочешь добровольно — пожалуйста! Становись около «бабы».

Все остальные ребята разобрали палки и по очереди стали бить. Надо было попасть палкой в шар и сбить его, чтобы он далеко покатился. Чем дальше, тем лучше! Тогда шарильщику нужно бежать ловить шар, а тому, кто сбил, — тоже бежать, но только за своей палкой. И все, кто перед этим промахнулись, тоже могли бежать: все они должны были вынести свои палки и скорее «застучать» ими по «бабе». Если шарильщику удавалось обогнать кого-нибудь и первым стукнуть шаром, то он освобождался и передавал свою довольно трудную обязанность тому, кого успел «застучать».

Первыми били Миша Савиных и один из Митюшек. Оба они промахнулись под насмешливые возгласы серегинского Прошки. Следующим вышел Витька и так удачно попал, что шар полетел далеко, много дальше чем легли палки всех пробивших. Володька, со всех ног кинувшийся за шаром, конечно, не успел застучать никого из ребят. Все трое вытащили свои палки, а ему пришлось снова стать у «бабы». Потом метко пробили оба серегинские. Шар от их сильных ударов летел, как одержимый, перегоняя брошенную в него палку. Володьке бежать за ним нужно было далеко — гораздо дальше, чем другим ребятам за палками, — и выйти из состояния шарильщика ему никак не удавалось. Это был чрезвычайно обидно из-за веселых насмешек счастливцев, бивших по шару.

Все ребята быстро поняли, что сперва надо бить слабым игрокам, оставляя метких под конец для выручки тех, кто промахнулся.

Целый день Витька с товарищами забавлялись новой игрой, прерывая ее лишь для того, чтобы сбегать искупаться, выполнить обязательные поручения матерей или поесть. Расходились, когда уже совсем стемнело, и ложась спать. Витька спрятал шарик и палки во дворе за поленницей.

На другое утро,