Мама. Папа. Я - Малкольм Даффи
Я пошел к себе в комнату и лег на кровать. День тащился медленно, как черепаха. Мама не приготовила мне ни обед, ни чай, но сегодня мне было совершенно все равно. Я не испытывал голода.
Около шести в дверь позвонили. Это была Эми. Она поднялась ко мне в комнату, и мы лежали вместе на кровати, глядя в потолок и держась за руки. Я знал, что мама не войдет к нам. Не сегодня.
– Как твоя мама?
– Расстроена.
– Несмотря на…
– Ага, несмотря на все.
– А ты?
– Как-то странно.
– Но ты все-таки рад, что его больше нет, да?
– Ага.
– Радости в твоих словах не слышно.
Потому что ты и половины истории не знаешь, Эми.
– Это просто шок.
Она наклонилась и поцеловала меня в щеку.
– Ты все преодолеешь, Дэнни.
Возможно.
– Я рассказала маме с папой. Они сказали, что, если вам что-то нужно, вы всегда можете к нам обратиться.
– Ага, пусть изобретут машину времени, чтобы мама могла встретить мужчину, который ее полюбит, станет о ней заботиться и никогда не будет причинять ей боль.
– Ты такой милый, Дэнни Крофт. – Она еще раз поцеловала меня и спрыгнула с кровати. – Мне пора. Иду сегодня на исповедь. Увидимся в школе.
Я был рад, когда наконец настало время отбоя. Но потом пожалел об этом.
Заснуть не получалось. В голове все кружилось: Шотландия, Стиви, Каллум, удар, я, Шотландия, Стиви, Каллум, удар, я.
На следующее утро я услышал, как звякнул почтовый ящик. Я спустился и увидел под дверью газету «Джорнал». От заголовка меня чуть не вырвало.
ПОСТРАДАВШИЙ В УЛИЧНОЙ ДРАКЕ УМЕР В БОЛЬНИЧНОЙ ПАЛАТЕ
Я все смотрел на заголовок, как будто не верил, что газета существует в реальности. Но она существовала. Ее можно было потрогать. Я взял газету с собой в кабинет Каллума и сел за письменный стол. В статье говорилось, что полиция начинает расследование по статье «убийство». Это было написано большими черными буквами. А историю я уже знал. Каллум Джеффрис, 38 лет, в прошлую пятницу подвергся нападению неизвестного по пути домой из паба «Летучая лисица» в Уикхеме. Характер удара не упоминался, как и тот факт, что его нанес шотландец. Там говорилось, что Каллуму сделали срочную операцию, но в результате полученных ран он скончался.
Со страницы на меня смотрел его портрет: на лице, как обычно, сияла улыбка. Наверное, мама или кто-то из его семейных передали фото в газету. Я видел его впервые. На нем он выглядел нормальным парнем, такие не расхаживают по дому со слюной на губах и сжатыми в гневе кулаками. Люди будут смотреть на него и говорить: «Какой приятный мужчина, кто мог так с ним поступить?»
Дочитав, я сунул газету в пачку макулатуры. Не хотел, чтобы мама ее видела. Это еще сильнее расстроило бы ее.
Копы снова явились поговорить с мамой. На этот раз с дико серьезными лицами. Маме особо нечего было сказать, но копы старались изо всех сил. Задавали и задавали свои вопросы. Видимо, единственный случай убийства у них на участке.
– Я уже рассказала вам все, что знаю, – сказала мама, когда расспросы встали ей поперек горла. – Почему бы вам не поговорить с посетителями паба? Наверняка кто-то что-то видел.
– Мы работаем над этим, – сказала женщина-коп.
Надеюсь, что так. Но кто поймет этих копов? По телику они вечно ошибаются. Наверное, кучу всего уже наворотили.
Потом вопрос возник у мамы.
– А шотландца вы уже нашли?
– Мы разговариваем с разными людьми шотландского происхождения в районе, – сказал коп, как будто мама задала совершенно тупой вопрос.
Я боялся, что мама в любой момент скажет: «А с тем мальчиком из школы вы разговаривали? С тем, кого знает Дэнни?»
Но этот вопрос не прозвучал. Остался где-то в глубине маминой души. И копы, взяв фуражки, отправились на поиски шотландцев.
Мама села на диван, волосы свисали на ее бледное лицо.
– Чаю хочешь, мам?
Она кивнула.
Когда я вернулся, мама снова плакала. Я поставил чашку на стол и увидел, над чем она плачет. На полу лежал журнал с одним-единственным словом на обложке. «Невесты».
Сорок три
Девятнадцатого декабря Каллума кремировали.
Прежде чем мы выехали из Гейтсхеда на церемонию, я сжег записку тети Тины. Хранить ее было слишком рискованно. Еще я помыл футбольный мяч, который мне подарил папа, на случай, если на нем сохранились отпечатки пальцев. Я даже протер свою спортивную сумку, а то вдруг он к ней прикасался. Не хотел, чтобы что-то привело к нему копов.
Я спросил Эми, сможет ли она поехать с нами, но родители ей не разрешили. Мы поехали в машине тети Тины. А жаль, я больше хотел бы ехать в машине дяди Мартина и тети Шилы вместе с бабушкой и дедом. Каждый раз, глядя на тетю Тину, я вспоминал про ее записку, но тетя Тина молчала. Разве что иногда посматривала на меня как-то странно. Думаю, она понимала, что поступила неправильно, но хранила свой секрет в душе, а я хранил свой.
Раньше я никогда не бывал на похоронах. Мама взяла у подруги черный костюм. В тот день все были одеты в черное: черные костюмы, черные ботинки, черные платья, черные галстуки, черные шляпы, все абсолютно черное. И погода выдалась соответствующая. Куда ни глянь, на небе висели черные тучи.
На похоронах было не так уж много детей. Я насчитал пятерых. Понятия не имею, кто это был. Тетя Тина оставила своих дома с дядей Грегом. Сказала, они еще слишком малы. Взрослые стараются не подпускать детей к таким событиям. Не знаю почему. При этом они не выключают новостные программы, в которых показывают, как людей убивают, подрывают, как кому-то отрезают голову, как льется ручьем кровь. Видимо, когда это где-то далеко, то ничего. А сейчас смерть оказалась совсем рядом.
Каллума кремировали в маленьком помещении рядом с кладбищем. Мы сидели в первом ряду. Обычно мне нравится сидеть впереди, например, на американских горках, на втором этаже двухэтажного автобуса, но в тот раз я жалел, что не сижу сзади. Не хотел на все это смотреть. Родные Каллума говорили о
