Родной дом - Нина Александровна Емельянова
— Нет, мамка, не на все! — сказал Федя.
— Ой, сынок, на все!
— А на черемуху?
— Ну, разве что на черемуху! — засмеялась мать. — Это у стариков была первая примета: черемуха не уродилась — к богатым хлебам.
ПОЖАР
Наконец-то Витька с Антоном сидели рядом около реки и разговаривали так душевно, как давно этого хотелось Витьке, но как почему-то не выходило раньше.
Они сидели за деревней на берегу. Перед ними была широкая песчаная отмель, хранившая множество больших и маленьких следов. Днем тут купались ребятишки, приходили по воду женщины, полоскали принесенное на коромыслах белье и уходили, медленно поднимаясь с полными ведрами в гору к крайним избам деревни, где стоял и чистенький домик продавца сельпо с большим, крытым тесом амбаром. Сегодня женщины спускались к реке по нескольку раз: был субботний вечер, кое-где уже затопили бани. В сумерках воздух был густо-синий — так, по крайней мере, казалось Витьке, — и в этой чуть мутной синеве, за рекой, мягко лежали отдыхавшие после дневного жара низкие зеленые холмы. Было очень тихо, все вокруг словно чего-то ожидало, прислушиваясь…
Было все уже переговорено о том, как Витька прибежал тогда к избе, чтобы повидать Антона, и подслушал разговор дяди Алексея с его отцом. Витька старался рассказывать обо всем правдиво, но все-таки невольно смягчил слова дяди о том, что он считает виновным Антонова отца в небрежном отношении к своему делу,
Антон все хорошо понял.
— Об этом я и сам думал, — сказал он спокойно, — Нельзя же было, конечно, так оставлять товар, почти без присмотра.
Внезапно со стыдом Витька ощутил, что, смягчив слова дяди Алексея, он совсем убрал ту большую правду, которая была в них. Ведь эти слова и вызвали искренний, хороший ответ дяди Николая… А Витька как передал их? Нет, не так надо, если хочешь помочь другу! И, покраснев, он уже точно пересказал все, замечая, как тяжело хмуриться лицо Антона. Вот теперь он встанет и уйдет…
Но Антон не трогался с места, он сидел молча, не глядя на Витьку.
И тут в желании достичь высшей, необходимой ему справедливости Витька быстро заговорил:
— И еще, Антон… ты неправильно тогда на моего отца обиделся. Он не мог не сказать про дядю Николая, хотя сам нисколько не верит, что он… в том виноват.
Антон повернул к Витьке лицо с таким серьезным выражением глубокого раздумья, что Витька радостно вздохнул: «Правильно, что я все ему сказал…»
— Нет, я конечно, понимаю, что дядя Григории и должен был так поступить… — сказал Антон. — Только бы отцу удалось оправдаться, и, я знаю, он по-другому станет работать.
Витька с уважением взглянул на друга. И вдруг вспомнил, что почти такими же словами Антон тогда говорил ему, что раз дядя Григории коммунист и знал их, Ломовых, жизнь, то он должен был защитить его отца. И вот теперь сам Антон увидел, что Витькин отец не мог поступить иначе. За то время, что они не виделись, в Антоне что-то изменилось, он был не такой, как всегда: не то похудел, не то загорел, лицо у него «обрезалось», глаза стали светлее и взгляд их сейчас так мягко остановился на лице товарища. Особенно хорошо смотрел он, когда успокоенный Витька, чтобы отвлечь друга, стал изображать, как они с ребятами играли в чику перед сельпо и бегали дразнить Крота. Антон не засмеялся, он верно понял Витьку — в этом и была суть.
— А вот, Антон, я чуть не забыл, ты мне скажи, почему Крот продает водку, которой уже давно нет в лавке? И Витька рассказал о приезде Малинина и о его просьбе отпустить бутылку «Столичной».
— Ну что ж Витя, там у него, наверно, не одна «Столичная»… — Антон помолчал, повернувшись к амбару Поликарпа так, будто он хотел рассмотреть, что там в амбаре, хранит продавец. — Ух, ненавижу я этого Крота! Перебил бы ему все окошки в избе, да опять скажут — «хулиган». Я теперь знаю, кто виноват, давно я сердцем чувствую, что он отца подвел. — Антон задумчиво глядел на друга темными глубокими глазами. — Что Крот плохой человек, я знаю… А доказать не могу.
С горы спустилась Петровна, жена продавца, рослая, полная женщина с красным широким лицом. Она уже раза три, пока Витька с Антоном сидели на берегу, проходила по воду, но спускалась к реке против своей усадьбы; сейчас она направлялась прямо к ним.
— Ребята, — сказала она, повертывая к товарищам большое щекастое лицо со смешными темными усиками над верхней губой, — не видали вы, где у меня утка пропадает? Увела утенков и как в воду канула.
Витька ответил, что утка, наверно, на озерке, где же ей быть еще? И Петровна пошла по дороге через березовый перелесок к озерку, обертываясь на ходу к деревне и крича кому-то стоящему наверху:
— Да затопила-а! Топит-ся, говорю, баня-то! Зайди Фрося, посмотри, пока я хожу-у!
— Кричит Фроське, соседке, — сказал Витька, — а Фроську и не слыхать.
И они с Антоном снова заговорили о своем: о работе Антона, о том, как Витька только проводит дядю Алексея и весь август будет возить зерно с комбайна на ток. Вот они и будут работать вместе.
На дороге с полей показалась фигура высокого человека с очень знакомой Витьке походкой.
— Илья Прокопьевич идет, — сказал Антон. — Я на току ему кое-чего помогаю. Эх, Витя, знал бы ты, как он все умеет придумать! Ты бы поглядел, как ловко он подъемник сделал — такие ковшички вверх бегут, зерно захватывают и поднимают в бункер… Мне бы суметь! Самому что-нибудь придумать!
Илья Прокопьевич подходил все ближе, все внимательнее вглядываясь в ребят. Наконец он подошел совсем близко и неожиданно уселся рядом; сапоги его были густо покрыты пылью. Антон, вскочивший ему навстречу, тоже сел.
— Ну, вот и отдохну рядом с молодежью, — сказал Илья Прокопьевич, доставая кожаный кисетик, так складно сшитый, что Витька залюбовался. — Интересуешься? — Голубые глаза Ильи Прокопьевича насмешливо прищурились. — Может, закурить желаешь?
— Да нет! — Витька совершенно смутился. — Я, дядя Илья, не курю еще, мне просто кисетик понравился..
— Не куришь «еще», так и добро, это дело не обязательное. Эх вы. ребята, ребята! Дружба у вас, видно?
— Дружба, дядя Илья! — восторженно ответил Витька, зная, что и Антон сегодня, так же как он, глубоко
