Письма моей памяти. Непридуманная повесть, рассказы, публицистика - Анна Давидовна Краснопёрко
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту readbookfedya@gmail.com для удаления материала
Письма моей памяти. Непридуманная повесть, рассказы, публицистика читать книгу онлайн
Минское гетто до сих пор остается незаживающей раной на теле Европы. В годы Второй мировой здесь гибли тысячи евреев СССР, а также евреи, вывезенные в Минск из Германии, Австрии, Чехии… Еще не все тайны гетто открыты, не все истории рассказаны…
Впервые на русском языке как отдельная книга представлена документальная повесть минчанки Анны Краснопёрко «Письма моей памяти». Когда в Минск пришла война, Анне было почти 16 лет. Она – свидетель, всё видевший, всё помнивший и впоследствии сумевший написать об этом.
Повесть «Письма моей памяти» дополняют партизанские рассказы автора, также впервые публикуемые на русском языке, и ее очерк о Германии. Завершают издание послесловия мужа и сына Анны Краснопёрко о том, как жила семья и как создавалась книга.
В прозе и публицистике, в своих публичных выступлениях Анна Краснопёрко говорила о том, что война выявляет и худшее, и лучшее, что есть в человеке, дает примеры высочайшего проявления духа всех людей, без деления на национальности, – русских, немцев, евреев, белорусов…
Анна Краснопёрко
Письма моей памяти
Непридуманная повесть, рассказы, публицистика
Минское гетто глазами подростка
С. Нехамкин, К. Шидловский, С. Шидловская, 2025
«Время», 2025
В переводах на русский язык печатается по изданиям: Ганна Краснапёрка. Пісьмы маёй памяці: Непрыдуманая аповесць. Мн.: Маст. літ., 1984 Ганна Краснапёрка. Сузор’е. Апавяданні. Мн.: Маст. літ., 1976
Составление Светланы Шидловской
Художественное оформление Валерий Калныньш
Предисловие
Наверное, на протяжении всех лет прошлой войны фашисты отчаянно пытались в своем разбойничьем поведении совместить две трудносовместимые вещи – тотальное уничтожение миллионов и максимальное извлечение из них выгоды в виде подневольного, по существу, рабского труда. Очевидно, по этой причине еврейское гетто в оккупированном Минске просуществовало гораздо дольше, чем в других городах Белоруссии, и агония многих тысяч евреев минчан растянулась на долгие месяцы.
Что это была именно агония, медленное и мучительное умерщвление огромной массы людей, свидетельствует это документальное повествование, принадлежащее перу одной из тех его героинь и мучениц, кому непостижимой волей судьбы посчастливилось выжить. Пусть читатель не ищет здесь красот литературного стиля или эффектных описаний борьбы, это скорее сцепление разрозненных фактов и сцен, калейдоскоп человеческих лиц и поступков, от которых тем не менее, тривиально выражаясь, стынет кровь в жилах. Теперь, спустя десятилетия после тех страшных лет, трудно, порой непереносимо читать обо всем пережитом павшими, расстрелянными, замученными, равно как и немногими (по существу, единицами) перенесшими невообразимые муки и чудом выжившими.
Листая эти страницы, как бы окунаешься в призрачный, непостижимый мир адского существования в условиях непреходящего голода, произвола властей, полицейских издевательств, частых кровавых расправ – по поводу и без всякого повода. Перед взором читателя проходят десятки людей различных национальностей, различной классовой принадлежности, примеры разнообразных проявлений человеческой сущности – от самых низменных до самых высоких, порой просто вызывающих восхищение даже с позиций самой взыскательной нравственности. Наверное, именно в этих сверхэкстремальных условиях на грани жизни и смерти с наибольшей наглядностью проявилась неувядающая сила истинной дружбы и подлинного интернационализма. Лучшие люди различной национальной и классовой принадлежности (многочисленные белорусские друзья героини, немец Отто Шмидт, немецкая девушка Ингрид, солдаты-итальянцы) нередко жертвовали своим благополучием и самой жизнью ради жизни других. Именно такие отношения как нельзя лучше свидетельствуют о неистребимых истоках человеческой доброты и общечеловеческих ценностей, о важности которых так остро заявило наше время.
Впрочем, комментировать это повествование трудно, да и есть ли в том надобность? Надеюсь, благодарный читатель сам в состоянии разобраться в значении и достоинствах еще одного документа страшной эпохи, бесхитростного свидетельства о судьбах уходящего поколения.
Василь Быков
(Написано к выходу сокращенного варианта повести А. Краснопёрко «Письма моей памяти» в журнале «Дружба народов», № 8, 1989, и опубликовано там же.)
Письма моей памяти
Непридуманная повесть
Я долго избегала тебя, моя Память! Более сорока лет. Но ты оказалась сильнее. Заставила воскресить минувшее. А за мою временную измену отомстила: не все из прошлого сберегла. Поэтому я и вынуждена в своем рассказе изменить некоторые имена, фамилии.
…В этой книге – пережитое в Минском гетто. Использованы записи бывших узников гетто, моих знакомых, врача Берты Моисеевны Брук и ее семнадцатилетней дочери Ляли, которые потом стали партизанами.
Выцвели бумага, чернила, карандашные записи. Но по-прежнему кровоточит, болит каждая строка этих записей. Пусть же они сольются с моими воспоминаниями.
Не успев эвакуироваться
1 июля 1941 года мы возвращаемся в Минск. Он искалечен, выжжен, превращен в руины.
Блуждаем по городу. Ищем знакомых. Ищем еду. Раздобыли патоку. Люди берут ее на «Коммунарке». На кондитерской фабрике. Покуда немцы не спохватились, ведрами носят сладкий харч.
У нас нет ведра. Мы с Инной несем в банках. Рады, что будет чем подкормить бабушку. Где теперь мама? Две недели назад она поехала в командировку. Где воюет папа? Где будем сегодня ночевать?
Снова ходили на свое пепелище. Не могу выбросить ключ от квартиры, который никогда уже не понадобится. В ушах звучат слова отца:
– Вот вам, дочушки, ключ от квартиры, а я – на фронт.
– Что, уже есть повестка из военкомата?
– Да нету пока, но надо идти…
Поцеловал нас на прощание и пошел…
Потом началось то, о чем и вспоминать жутко. Бомбежки, пожары, заваленное газоубежище, из которого бабушке, Инночке и мне чудом удалось выбраться. Из пылающего города на Могилевское шоссе нас вывел сосед, работник белорусского радиокомитета.
– Идите на восток, – посоветовал он на прощание, – а я с красноармейцами.
Мы в колонне беженцев – голодные, бесприютные. Бабушка идти не может, сердце слабое. Мы с Инной ведем ее, помогаем ей, беспомощной. Беженцы растянулись, бредут по шоссе. Сбитые ноги, заплаканные глаза, детский плач.
И эти бесконечные бомбежки. Пулеметные очереди с самолетов.
Добрели до Дукоры. Бабуля больше не может идти. Обессиленные, падаем на сено. И снова бомбы!
Следом слышатся рокот мотоциклов, крики, чужая речь.
Немецкие мотоциклисты в Дукоре. Неужели Минск занят?
Нас выгоняют из гумна, выводят на улицу. Там уже толпа беженцев, тех, кто уцелел во время бомбежки. Приводят к магазину. Немцы выносят разные вещи, трясут ими перед нами, суют силком в руки. Мы понимаем, для чего это делается, – идет киносъемка.
Потом начинают хватать людей…
– Коммунистен! Юден!
…Кровавая земля Дукоры…
…Страшный, тяжкий путь назад, в Минск. Что нас ждет? Знаем уже, что дом наш сожжен. Только ключ в руках. А то, что мы «юден», обернется для нас проклятьем.
Думаем о маме. Может, она вернулась из Волковыска? Может, уже ищет нас?
…И вот мы в Минске. Нет ни мамы, ни папы. Я в ответе за бабулю, за сестренку.
Ищем пристанища.
За неповиновение – смерть
К сожалению, это не слухи. В Дроздах, что под Минском, немцы устроили концентрационный лагерь. Там военнопленные, а также гражданские, которых схватили в городе. Ищут среди них командиров, комиссаров Красной армии, коммунистов, евреев. Их ждет расстрел.
Всюду объявления: мужчины в возрасте от 15 до 45 лет должны зарегистрироваться в комендатуре. За неповиновение – смерть.
По улицам гонят колонны военнопленных. Тех, кто не может идти, убивают.
Недавно мы с Инночкой видели такое. По Советской, около Большого сквера, вели колонну военнопленных. И вдруг один из них, молодой, высокий, с забинтованной головой, запел: «Тучи над городом встали, в воздухе пахнет грозой». Песню подхватили. Зазвучала знакомая мелодия.
Что тут началось! Пальба, крики! Убитые на булыжной мостовой.
За неповиновение – смерть!
Чума
Еще
