Якоб Бёме - Герхард Вер
Меланхолия. Гравюра Альбрехта Дюрера. 1514
Собственный опыт дает ему право сказать: «Я хорошо знаю, что такое меланхолия, я знаю в равной мере, что приходит от Бога. Я знаю и то, и другое… Знание это покупается не ценой одной меланхолии, но равно и рыцарского борения, оно не дается никому без борения, даже если он избран Богом», — это слова из книги «О вочеловечении Иисуса Христа»[53]. Но Бёме знает и другое: «Божий Дух не позволяет связывать себя обязательствами, как ошибочно полагает наш внешний разум со своими законами и конвенциями»[54]. А в «Утренней заре» Бёме продолжает: «И когда в буре огорчения я вознес свой дух, свои душу и сердце, волю и все помышления вознес в едином порыве к Богу с решимостью бороться и не сдаваться. Он благословил меня, просветил меня Своим Святым Духом, так чтобы я мог понимать Его волю и освободиться от печали — таково было пришествие Духа»[55].
Это посещение, которое он именует еще нападением «на врата ада», разом и в корне меняет ситуацию: «И тогда после некоторых жестоких бурь мой дух прорвался сквозь врата ада вплоть до внутреннего рождения Божества, и там он был с любовью принят, как жених встречает и обнимает свою любимую невесту. И что это был за триумф в Духе, я не смогу ни сказать, ни описать. И это нельзя сравнить с чем-либо, разве только с тем, как посреди смерти рождается жизнь, и уподобить это воскресению из мертвых»[56].
Не подлежит никакому сомнению: здесь мы стоим перед подлинной тайной жизни простого сапожника. Он позволяет нам заглянуть в сокровенные глубины своего сердца. Он дает понять, что процесс внутреннего становления завершился, и он привел к таким результатам, которые недоступны ни последовательности понятийного мышления, ни поверхностному рассказу. Здесь господствуют высшие закономерности восприятия: воображение как ви́дение сверхчувственных реальностей, которые могут быть восприняты только «глазами Духа», о которых Бёме говорит в «Утренней заре»[57] и о которых позже говорит также Гёте. «Духовные уши» открываются только для сверхчувственно «слышимых тонов», которые древние вместе с Пифагором воспринимали как гармонию сфер, а поэты всех времен вместе с Гомером называли обращением Муз, наконец, это — голос интуиции. Особенности полученного гёрлицким сапожником опыта таковы, что при его описании Бёме пользуется неясной, двусмысленной речью, которая может быть как угодно истолкована. В самом деле, что такое, например, встреча, при которой его дух принят, «как жених обнимает свою возлюбленную невесту»? Добавим к этому отрывок из книги «О подлинном покаянии» (1622), в которой Бёме свое сверхчувственное переживание описывает как брачное соединение души с «небесной Софией»:
«Когда краеугольный камень — Христос — в смиренном облике человека проявляется в сердечном обращении и покаянии, то появляется Дева Мария в движении Духа Христова в ее девической красоте, пред которой душа в своей скверне ужасается, так что все ее грехи пробуждаются, страшатся и дрожат. И тогда наступает суд над грехами души, и она в смущении прячется и себя пред своим прекрасным возлюбленным стыдится, уходит в саму себя и уничижается как недостойная принять такое сокровище, понимая, что наш жребий украшать это сокровище и не знать ничего сверх этого. Но благородная София приближается к сущности души, дружески ее целует и лучами своей любви касается темного пламени души и просвещает душу большой радостью в силу девической любви, та же торжествует и хвалит великого Бога сообразно благородной Софии»[58].
Аврора. Гравюра из голландского издания Беме (Амстердам, 1686)
Эти образы, которые у Бёме встречаются нередко, близки мистике женщины в средние века, впрочем, подобные фигуры играют большую роль почти во всей мистической традиции; их не следует относить к декадентскому эротизму и прежде всего путать телесные и душевно-духовные содержания. Входя в полемику с сексуальной мистикой Эзекиля Мета и Исайи Штифеля, Бёме дает понять, что в отношении брачной жизни не потерпит никакой путаницы между чувственно-физическими и сверхчувственно-духовными процессами[59]. Впрочем, нам следует обратить внимание на то обстоятельство, что описанное в «Утренней заре» переживание просветления приходится на первый год его брачной жизни. Молодой супруг, который стал впоследствии отцом четверых детей, не имел оснований обратиться к эротической мистике, хотя в своих более поздних сочинениях он допускает непонятно жесткие высказывания относительно брачной жизни, которые напоминают известные высказывания отцов церкви[60]. Именно в этой связи следует понимать используемое Бёме сравнение, в котором он свой »триумф в Духе» уподобляет акту, в котором «жизнь рождается в самой смерти». И здесь мы можем установить связь с жизнью: как раз в этом, 1600 году, 29 января, Бёме становится отцом — его супруга Катарина принесла ему первенца Якоба.
Если читатель не преисполнен решимости безоговорочно отрицать реальность ирреального, он не станет толковать просветление Бёме как психическую проекцию чувствительного молодого человека. Ханс Грунски замечает: «Тот, кто чувствует и знает, как тесно сопряжены в философии Бёме дух и жизнь, не станет сомневаться во взаимосвязи обоих событий»[61]. Поэтому при осторожном истолковании можно сказать: «в пределах, вместе и внутри» реальных внешних обстоятельств находится для Бёме внутреннее. Бёме — человек зрения. Он приходит к видению и к постижению на пути созерцания, — к постижению, которое проникает вплоть «до глубочайшего рождения Божества». Содержание опыта и внешние факты, каковы брак и рождение сына, могли быть полезны юному мастеру сапожного ремесла как моменты, высвобождающие душевное переживание. Конечно, эти события и наблюдения были для него прозрачны лишь постольку, поскольку он теперь разом смог видеть и слышать духовно. Благодаря Бёме
