Валериан Куйбышев. «Буду отстаивать свою программу» - Андрей Иванович Колганов

целей. Не всегда эти качества выручали его. В 1918 году ему так и не удалось наладить оборону Самары, и Куйбышев проявил явную растерянность перед наступлением чехословаков, бежав из города еще до начала штурма (хотя и вернулся затем обратно). Но стоит отдать ему должное – больше Куйбышев в подобную растерянность не впадал и на фронтах Гражданской войны проявил себя наилучшим образом, в том числе и по части личной храбрости. Далее он всегда упорнейшим образом искал пути решения задач, которые считал необходимыми или биться над которыми требовал его партийный долг.

Валериан Владимирович вообще был человеком долга. Общественный долг не был для него тяжелой ношей, он был органично присущ его личности, и, казалось бы, его не тяготило противоречие долга и совести. Совесть всегда требовала того, чего требовал долг. Но в полной ли мере это так? Точного ответа у нас нет – мы лишь знаем, что на нем сказывалось нервное напряжение, от которого он пытался избавиться (вплоть до запоев). В какой мере это напряжение вызывалось перегрузками на работе, а в какой – нравственными переживаниями? Вопрос остается открытым.

Все эти качества создали Куйбышеву высокий и заслуженный авторитет. Но после смерти авторитет его личности лишь частично смог защитить его родных и близких в годы Большого террора. Репрессии не затронули его первую жену Прасковью Стяжкину (она вышла на пенсию в 1940 году, скончалась в 1962, похоронена на Новодевичьем кладбище как сотрудник ЦК). Обошли стороной репрессии и сына Владимира. Не пострадала и последняя жена Ольга Лежава, хотя его тесть, А.М. Лежава, был расстрелян. Была расстреляна в 1938 году вторая жена Куйбышева, Евгения Коган. Их дочь Галина при этом от репрессий не пострадала.

Не попали под каток репрессий сестры Валериана Владимировича, а вот двум его братьям не повезло. Анатолий Владимирович, инженер электрик, получил 10 лет лагерей и умер вскоре после освобождения, в 1948 году. Другой брат, Николай Владимирович Куйбышев, видный военный деятель, с декабря 1929 года последовательно занимал должности начальника Главного управления РККА, секретаря распорядительных заседаний Совета Труда и Обороны СССР, члена коллегии Наркомата Рабоче-крестьянской инспекции СССР и руководителя Военно-морской инспекции. В феврале 1934 года избран членом Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б), был руководителем группы КПК по военно-морским делам, членом Бюро Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). С июня 1937 года по январь 1938 года занимал пост командующего войсками Закавказского военного округа, затем арестован и расстрелян.

В этом отношении судьба родных и близких Куйбышева аналогична судьбе родных и близких других высших государственных и партийных деятелей, окружавших Сталина, которые сами не были подвергнуты опале: Г.К. Орджоникидзе – расстрелян его брат Павел (Папулия), племянник Георгий Гвахария, двое из его двоюродных братьев, многие другие родственники подвергались арестам; В.М. Молотов – у него была арестована жена, освобожденная лишь после смерти Сталина; Л.М. Каганович – застрелился его старший брат Михаил после предъявления ему ложных обвинений; М.И. Калинин – как и у Молотова, была арестована его жена. Но что говорить, если и с родственниками Сталина дело обстояло не лучше. Был расстрелян брат первой жены Сталина Александр Семенович (Алёша) Сванидзе, его жена и сестра. Брат второй жены Сталина, Павел Сергеевич Аллилуев (заместитель начальника Автобронетанкового управления РККА), скончался от инфаркта в 1938 году, а его жена была арестована в 1947.

В атмосфере всеобщей подозрительности, допустимости произвола при ведении следствия, использования явно надуманных обвинений никому не стоило ждать пощады. Трагедия членов высшего партийного руководства (включая и тех, кто сами стали жертвами репрессий) усугублялась тем, что они не только не протестовали против этого произвола, но в той или иной мере содействовали ему, что ударило и по их родным и близким.

Я не ставлю здесь вопрос о том, в какой именно мере ответственен за это Куйбышев. Меня интересует вопрос более глубокий, тот, с которого я начал биографию Валериана Владимировича: как случилось, что революционер, борец за правду и справедливость стал одним из столпов системы, в которой с правдой и справедливостью обращались не лучшим образом? Я уже говорил, что и вопрос этот и ответ на него очень непросты. Непросты потому, что наряду с попранием правды и справедливости в одном отношении эта система опрокинула многовековые устои другой неправды и другой несправедливости. Возникло парадоксальное сочетание официального произвола и официальной лжи с огромными действительными достижениями в области социального и культурного развития для массы рядовых граждан. Страна развивалась во многом благодаря первоначальному революционному импульсу, благодаря заложенным в нем целям и намерениям. Эти намерения в какой-то мере оставались присущи в том числе и представителям правящей верхушки, несмотря на их противопоставление основной массе народа и фактический (но лицемерно прикрываемый) отказ от многих прежних идеалов. Они продолжали бороться за счастье народа так, как оно складывалось в их представлении при взгляде на народ с высоты бюрократической пирамиды. И ради такого народного счастья они готовы были потребовать неисчислимых жертв от этого самого народа, но нередко и от самих себя.

Таковы были не все. Некоторые (Молотов, Каганович, Микоян…) довольно уютно чувствовали себя в своей новой ипостаси на советском Олимпе, превратившись в долгожителей. Другие же, подобно Дзержинскому и Куйбышеву, сжигали себя на работе – и сгорели, не дожив до преклонных лет.

Теперь, оглядываясь на всю пройденную Валерианом Владимировичем жизнь, мы можем лучше понять, как же он преодолел путь от пламенного революционера до сановника, которого уже не воспламеняли многие прежние идеалы. Можно убедиться, что каждый шаг этого превращения диктовался благими намерениями.

Первый шаг, который сделал Куйбышев, – это отказ от революционного свободомыслия в пользу партийного единства. Еще в 1918 году он – противник Брестского мира, сознательно выбравший строну меньшинства в силу своих искренних внутренних убеждений. В 1919–1920 годах он – боец Гражданской войны, которому недосуг оглядываться на политические платформы, поскольку все силы надо положить на защиту советской власти. Затем он превращается в звено высшего партийного аппарата и здесь проникается убеждением в том, что любые разногласия, способные поколебать функционирование этого аппарата наносят вред советскому государству, находящемуся в кольце врагов.

Чтобы ни говорили Троцкий, или Шляпников, или Каменев, какие бы аргументы ни приводили – все это не стоит даже обсуждения, если на это отвлекаются силы, которые надо направить на борьбу за подъем Советской России из разрухи и отсталости. И тем более надо отвергнуть любые идеи, направленные на расшатывание дисциплины и монолитности большевистского единства. И, конечно же, нельзя подрывать авторитет руководящей группы, на которой лежит ответственность за