Семь эпох Анатолия Александрова - Александр Анатольевич Цыганов
Приказ по ИАЭ об организации работ в Чернобыле. Отдел фондов научно-технической документации НИЦ «Курчатовский институт»
Сам Анатолий Петрович, правда, старался держаться подальше от этой родной банды. Переводил взгляд с одного человека на другого, делал иногда жест рукою, предлагая высказаться, кивал или пожимал плечами в ответ на предложения. Но обсуждение возглавить не пытался. И голова чумная, и достоверной информации мало для составления законченного мнения. Пусть ребята сами поспорят, подумают.
Как всегда в таких ситуациях, кто-то выскакивал, бежал делать расчёты. Или за помощью в нужный отдел. Кто-то шушукался по углам, кто-то спорил, поднося к носу оппонента указательный палец в качестве неоспоримого довода. Знакомая работа коллектива единомышленников. Как в ЛИПАНе. Да и раньше, в ЛФТИ, у Иоффе. Учёные, творцы. Творцы за работой.
Да… Если бы не та причина, по которой все эти хорошие ребята сейчас здесь собрались…
Так и работали до позднего вечера.
Ближе к ночи прозвонился Федуленко из главка. Сказал, что полной информации там по-прежнему нет (эх-х, энергетики…), но передал рассказ Константина Полушкина, завотделом в НИКИЭТе. Тот, оказавшись в Чернобыле, каким-то образом сумел облететь пострадавший блок и даже заснять всё на камеру.
Полушкин подтвердил страшную в своей конечной определённости информацию. Блок обрушен, реакторный цех в развалинах, реактор взорван, активная зона тоже разрушена, горит графит.
Таких катастроф мир не знал…
Глава 5
Что ж вы натворили-то…
Полёт в Киев из Внукова – дело недолгое. Успели только рассесться – похоронные и одновременно торжественные лица, – переговорить в полголоса, а уже пора готовиться к посадке.
Валерий Алексеевич обменялся мыслями прежде всего с Мешковым Александром Григорьичем. Начальником, можно сказать, а главное – бывшим директором знаменитого подземного Горно-химического комбината. И успел поговорить с Виктором Алексеевичем Сидоренко, первым зампредом Госатомнадзора.
Оба были сейчас для Легасова важнее всех других – предстояла громадная, бешеная работа, по итогам которой он должен вырваться на самый верх. Но для этого прежде всего надо было понять все тонкости и слабые места РБМК. Таковые напрямую переводили стрелки аварии на Александрова.
Мешков эти реакторы прекрасно знал, ибо сам запускал у себя в Красноярске-26 их промышленные предтечи, АД и АДЭ. И Сидоренко их тоже знал, хотя в основном занимался ВВЭРами. Причём именно Сидоренко очень чётко и наглядно описал, как устроен РБМК и на что обратить особое внимание.
Дураком Легасова не назвал бы никто. Так что не только основное в конструкции, но и детали он ухватил достаточно быстро. Но сразу же понял: одному не потянуть даже теоретические вопросы. Значит, после первого осмотра реактора нужно обратиться к Александрову с просьбой об отправке в Чернобыль научной группы экспертов-курчатовцев.
Долетели до Киева, как рассчитывали, но там дело застопорилось. Украинские товарищи пребывали в совсем подавленном состоянии. Подавленность сочеталась с наигранным оптимизмом. Присутствовала и суетливость, каким-то образом даже гармонировавшая с пассивным ожиданием руководящих указаний. Спокойствие – опять же наигранное – высокого партийного начальства зримо контрастировало с нервным возбуждением представителей исполнительных органов.
На совещании в местном ЦК удалось узнать лишь то, что в принципе было уже известно. Разве что всплыли некоторые подробности, которые ничего не добавляли к выяснению причин аварии и ничего не давали для выработки мер по устранению последствий.
Со ссылкой на первые доклады директора ЧАЭС Брюханова картину нарисовали следующую.
Снижать мощность реактора начали ещё в 01.00 25 апреля – ради того, чтобы провести тест турбонагнетателя реактора в 4-м блоке. Планировалось провести эксперимент по определению, как долго будет давать энергию турбина после отключения реактора.
Затем снижали мощность в течение ночи и дня, пока не довели до 1600 МВт, то есть до 50 %. Работа проходила под контролем диспетчерской Киевского энергетического округа. После достижения половинной мощности в 23.00 25 апреля оператор «Киевэнерго» дал запрет на дальнейшее снижение мощности. Но уже через десять минут запрет был снят. Пока неясно, кто именно распорядился и по чьему приказу.
В полночь новая смена приняла реактор и продолжила снижение мощности. Довели до 700 МВт. Дальше по непонятной причине мощность реактора снизилась до 500 МВт, а потом и вовсе до 30 МВт.
Чтобы повысить мощность, оператор стал поднимать стержни. Реактор повысился до 200 МВт. Что случилось дальше, не вполне ясно. Нормально, полноценно опросить – или допросить – персонал станции пока не удалось. По мнению киевских энергетиков, ночная смена заблокировала автоматику системы безопасности, иначе поведение реактора ничем не объяснить.
Сидоренко выразительно поглядел на Легасова. И без того жёстко вырезанное лицо Мешкова окаменело. Майорец потемнел. Щербак из КГБ что-то быстро строчил.
Развитие реакции привело к перегреву топлива (Сидоренко кивнул чуть ли не удовлетворённо) и затем к первому взрыву в 01.23.47.
Через три секунды последовал второй.
Понятно теперь, о каких «хлопках» доложили в Москву.
Второй взрыв, собственно, и разрушил реакторное помещение и вскрыл реактор.
Начался пожар. Пожарный расчёт выдвинулся на ЧАЭС немедленно, приступил к тушению. Из Припяти выехала дополнительная пожарная смена.
Попытки атомщиков запустить системы охлаждения реактора видимых результатов не давали.
Около 02.00 огонь удалось частично локализовать. При этом у пожарных началась рвота, обгорание кожных покровов, стала нарастать слабость. Но они делали своё дело стойко и мужественно, пока некоторые не начали валиться с ног. Их заменяли люди из быстро подъезжавших расчётов из Чернобыля, Полесья и Киева. Всего вызвано и задействовано было 188 человек.
К 03.00 огонь удалось блокировать, не допустив к 3‐му энергоблоку, с которым у 4‐го единая крыша. К 06.00 пожар был полностью потушен.
Что творилось в это время с реактором, сколько выбросов произошло, непонятно. То есть измерения ещё идут, показания и отчёты с людей снимаются. Но судя по тому, что уровень радиоактивности в медсанчасти очень быстро поднялся до угрожающего, пожарные нахватались очень много. В семь утра тех, чьё состояние ухудшалось на глазах, эвакуировали в Москву, в 6‐ю радиологическую больницу. Каково их состояние там, в Киеве не знают.
Ожидается полная картина от военных, которые проводят радиологическое замеры. Тогда будет ясно, что делать дальше – прежде всего эвакуировать ли людей из города Припять.
В целом о непосредственных действиях персонала и пожарных местное руководство знало относительно хорошо. Что же до состояния реактора и вообще масштаба аварии – тут оно очевидно «плавало». Надо ехать на место и смотреть своими глазами.
Такое решение Борис Евдокимович Щербина и принял.
* * *
Контраст был велик. Между обычной – в голову упало слово «мирной» – жизнью и
