Одинокий мальчишка. Автобиография гитариста Sex Pistols - Стив Джонс
Конечно же, если я приходил домой с хорошим уловом, то испытывал чувство удовлетворения, но на следующий день хотелось большего. Я воровал не ради цели; и не для того, чтобы поиметь денег и что-нибудь себе купить, – мне просто нравился сам процесс. Было интересно, что удастся урвать на этот раз. Ну, а еще я мог сосредоточиться на чем-то другом и не пожирать себя изнутри. К тому же мне улыбалась удача. Я воровал из любви к искусству, поверь.
Плащ-невидимка был полезен не только для воровства – он служил мне для нескольких целей. Я надевал его, чтобы пробраться на электростанцию в Баттерси[35]. Pink Floyd еще не выпустили альбом Animals[36], но и без летающей надувной свиньи было видно, насколько эти огромные трубы господствовали над местностью, где я жил. Нужно было найти способ туда пробраться, что оказалось довольно просто, и как только я очутился внутри, то без труда нашел ступеньки и другие закутки, куда мог пролезть и спрятаться, если рабочие вдруг заподозрят неладное. Но, разумеется, меня ни разу не спалили, потому что на мне был Плащ-невидимка.
Внутри огромное пространство. Гигантское пустое помещение с трубами невъебенных размеров – для каждого из четырех дымоходов, – которые работали даже ночью. Можно было не ходить на цыпочках, потому что и так было невероятно шумно. Из-за тепла от горящего угля внутри, безусловно, было очень жарко, но вскоре я понял, как подняться на самый верх здания, а там и на крышу залезть. Вид, конечно, открывался замечательный – Темза поражала красотой. Годы спустя, когда вышел фильм «Бразилия» (1985), все сцены, снятые внутри электростанций, казались мне до боли знакомыми – я знал, что уже там был.
Как только ты вылезал на крышу, тут же видел четыре гигантские дымовые трубы с прикрепленными к ним небольшими лестницами, по которым можно залезть. Я добирался почти до конца, но не на самый верх, потому что, сука, страшно. В юности я был очень проворным – одна из моих многочисленных способностей – и не боялся высоты, но, поверь, там было реально стремно. Кто-то мне сказал, что в своей книге Глен Мэтлок драматично описывает, как за мной гнались полицейские, вынудив залезть на самый верх одной из дымовых труб, но я, честно говоря, такого не помню (и что бы я сделал, если бы меня поймали, – спрыгнул?), поэтому, может быть, я немного приукрасил, когда ему об этом рассказывал. Либо Глен приплел туда концовку какого-то фильма.
Когда поздно вечером ты вылезал из гигантской котельной на крышу, в лицо бил холодный, до дрожи свежий ветер. Очень жаль, что каким-то мудацким застройщикам позволили вытащить из станции все внутренности, чтобы по-быстрому срубить бабла. Дымовые трубы – единственное, что осталось от этого лондонского района. Ну, еще приют для собак.
В Баттерси можно было насладиться не только видом с крыши электростанции. Как я упомянул в начале главы, на территории ярмарки в парке происходило много чего замечательного. Мне нравилось туда ходить, а возле ярмарочной площадки, где стоял какой-то стиляга, пытаясь впечатлить девчонок и развести прохожих на деньги, на меня вновь снизошло музыкальное озарение. Звучали хиты того времени, и заиграла «(Sittin’ On) The Dock of the Bay» Отиса Реддинга[37]. Почерк был такой же, как и с «Purple Haze». Бах! Песня не просто остается в голове, но также изменяет сознание.
Я простоял там, наверное, часа два, надеясь услышать ее снова, но никто не собирался дважды включать одно и то же. На часах было уже девять вечера, ярмарка закрылась, и я пошел домой, а в котелке по-прежнему звучала песня «Dock of the Bay». Может быть, мне понравилось, как Отис посвистывает. Сегодня у меня свое радиошоу «Музыкальный автомат Джонси», где я насвистываю под гитарные аккорды какую-нибудь песню, и слушатели должны угадать: они жутко бесятся, когда не врубаются. Вероятно, все началось с ярмарки в Баттерси, но, скорее всего, чем-то меня, тринадцатилетнего паренька, песня все же зацепила.
Не знаю, почему снова так отчаянно хотел ее услышать. Ты, наверное, посмотришь на текст и скажешь: «Парень застрял у воды и мечтает о счастливой жизни», но я уже говорил, что никогда не слушал слова песен, хотя, может быть, не уделял им особого внимания. Не хочется признавать, поскольку складывается ощущение, что я какой-то придурок, но это не так – важнее всего для меня были мелодия и атмосфера. А если бы я думал о текстах, то снова почувствовал бы себя в школе. Разумеется, что-то может укорениться в сознании, и даже не понимаешь, почему так происходит. Как бы мне ни была близка песня Отиса Реддинга, в слова я не вникал.
В юности я никогда не задавал вопросы так же, как другие ребята. Мне казалось, что я кому-то досаждаю, поэтому вместо того, чтобы спросить: «Почему?», если мне было что-то непонятно, я просто молчал. Не то чтобы я не был любопытным или не замечал того, что происходит вокруг, но, если меня что-то беспокоило и сбивало с толку, помощи я ни от кого не ждал.
Когда в юности все вокруг и даже собственные родители намекают тебе, что ты – кусок говна, который ничего в жизни не добьется, волей-неволей начинаешь в это верить. Не то чтобы мама с отчимом мне всегда напрямую говорили: «Ты – ничтожество, и ничего из тебя не выйдет», хотя, как только начались приводы в полицейский участок, я стал слышать эту фразу все чаще; не покидало ощущение, что помощи и поддержки ждать не от кого.
К сожалению, Плащ-невидимка имел и обратную сторону. Поначалу меня просто игнорировали. Но потом я принял суровую реальность, поняв, что меня не хотят видеть в своем доме, и изменил отношение: «Что ж, если меня никто не заметит, может быть, я смогу просто заходить куда пожелаю и воровать шмотки. По крайней мере, хоть что-то с этого поимею». Было ощущение, что я никому не нужен, поэтому я пускался во все тяжкие. Некоторые проблемы были слишком мучительными, и, переключаясь с одного преступления на другое, я знал, что могу их игнорировать. Плащ меня защищал.
В то время мне было ни к чему, но думаю, друзья тоже смотрели на меня по-разному. С одной стороны, я был избранным – Джимми Маккен говорил, что я могу «упасть в коровье дерьмо и не испачкаться». С другой стороны, пусть даже мы никогда с ними это не обсуждали – особенно случай с отчимом, – друзья, должно быть, догнали, что у меня есть проблемы. Но ведь разве хочется, чтобы другие знали о том, как тебе хреново? Лучше пусть думают, что ты из нормальной семьи, и не считают белой вороной. Но почему тогда мне всегда хотелось остаться у Куки, или Хейзи, или у Джимми Маккена?
Постоянно хотелось тусоваться и оставаться с ночевкой у ребят. Наверное, я был той еще занозой в заднице, но предки друзей относились с сочувствием, и не припомню, чтобы кто-нибудь из них хоть раз дал понять, что я лишний. Они видели,
