Одинокий мальчишка. Автобиография гитариста Sex Pistols - Стив Джонс
Годы спустя я узнаю, что мой настоящий отец много лет работал водителем грузовика, поэтому, может быть, все дело в генах. А пока я радовался тому, что так быстро научился водить. Выглядел я, наверное, чертовски глупо и смешно – четырнадцатилетний мальчишка за рулем огромного экскаватора, – но меня никто ни разу не остановил. Разумеется, на мне был мой Плащ, но иногда компанию мне составлял кореш по имени Алекс Холл, а у него плаща не было, поэтому хрен знает, как ему удавалось не попасться.
Сходить с ума я не спешил. Гораздо интереснее было разобраться, как работает эта махина. Но со временем я стал более амбициозным – переходил от наполненных грязью эвакуаторов к экскаваторам и бульдозерам. И как только усвоил основы вождения, мы могли начать классно проводить время, разрушая деревянные бараки и просто устраивая необузданное веселье. Круша все вокруг, я испытывал дикий кайф. О последствиях даже не думал – нам было не до этого, мы отрывались и веселились.
Мне повезло, что юность моя пришлась на золотой век автомобильной преступности. Если бы всюду были камеры, я бы, наверное, до сих пор сидел в Брикстонской тюряге. Но камер не было, сигнализаций и врезных замков тоже, и можно было угнать практически любую тачку. Как только я сообразил, как ездить по строительным площадкам, сразу же смог переключиться на обычные машины и проехаться с ветерком по городу. Легче всего было залезть в «Мини» – там два маленьких окна. Элитные тачки угнать было, как правило, сложнее, потому что не сразу понятно, куда вставлять ключ зажигания. Однажды нам даже удалось угнать «Ягуар», но значительно позже, поэтому я приберегу эту историю.
Пока я не столь профессионально угонял машины, мои приятели продолжали учиться в школе. Иногда я ездил к ним, чтобы встретить возле школьных ворот после «тяжелого рабочего дня», и однажды я пригнал туда на тачке, ехал по улице, весь такой дерзкий и самоуверенный, стараясь всех вокруг впечатлить, как вдруг влетел в другую машину, за рулем которой мамочка везла своего ребенка домой. К счастью, никто не пострадал, но произошло это прямо перед зданием школы – фактически лобовое столкновение. Все меня видели. Я свалил оттуда, думая: «Твою же мать, кажется, я влип». Но обошлось. В дверь так никто и не постучал. Не знаю почему – может быть, вторая машина тоже была угнанной.
Учитывая количество и периодичность моей преступной деятельности, было неизбежно, что я рано или поздно заношу свой Плащ до дыр, но я никак не ожидал, что в итоге меня возьмут за угон мотороллера Lambretta. Он был у меня так давно, что я уже начал считать его своим, снял боковые панели и передок, чтобы превратить его в «скелетон» – фактически два колеса и мотор, – и так делали все воришки скутеров, следящие за модой в Западном Лондоне в начале семидесятых. Я рассекал на нем по парку Баттерси, как вдруг меня тормознула полиция, и в итоге меня отправили в Бенстед-Холл, «исправительную школу» для малолетних преступников.
Если бы я снялся в социальном ролике о юных преступниках, как это сделал Элвин Стардаст[41] в «Кодексе зеленого креста», я бы дал следующий совет: «Ребята, не превращайте свои угнанные скутеры в скелетоны, потому что вас обязательно поймают». Но оказалось, что в школе не так уж и плохо. Это было красивое старое викторианское здание в Сюррее – на лоне природы, за городом, и мне там, кстати говоря, понравилось гораздо больше, чем дома.
Исправительные школы были чуть лучше борстальских учреждений[42]. Туда отправляли малолеток, которые, как считалось, по-прежнему имели шанс взяться за ум, и политика Бенстед-Холл мне понравилась. Нас было немного – может быть, от силы человек двадцать, и спали мы в больших комнатах, в каждой из которых четыре кровати. Персонал относился к нам хорошо. Они знали, что мы ребята своенравные, но, скорее, казалось, что нам дают еще один шанс. Это не суровая тюряга, где тебя за человека не считают.
Я впервые провел за городом больше одного дня, и потребовалось время, чтобы отвыкнуть от многоквартирного дома и прочего дерьма, которое постоянно случалось со мной в Лондоне. Как только я привык к новому жилью, то стал реально кайфовать и отлично проводить время. Это, конечно, не «Великолепная пятерка» – скорее, напоминало эвакуацию детишек из Лондона во время войны. Спустя некоторое время тебя заставляют идти работать на заднем дворе. В детстве это полезный опыт – находиться на свежем воздухе, в окружении природы. Это безусловно сыграло свою роль – вот почему я последнее время постоянно ною о том, что хочу перебраться из Лос-Анджелеса в Северную Калифорнию.
Мне настолько понравилось в этой школе, что, когда нас на выходные отпускали домой, я не хотел уезжать. Почти все мальчишки уезжали, кроме меня и, может быть, еще пары ребят, у кого дома творился полный пиздец. Мы решили, что лучше останемся здесь, в школе. За городом мы чувствовали себя комфортно, только вот воровать было нечего. Пожалуй, это единственный недостаток.
Разумеется, я и не собирался завязывать с воровством – и вот тогда-то весь этот процесс перевоспитания накрылся медным тазом. На самом деле прикол в том, что если я все же уезжал на выходные домой в Лондон, то частенько умудрялся угнать тачку, на которой воскресным вечером возвращался в Сюррей. Все это было еще до появления компьютеризированного водительского удостоверения, и никто понятия не имел, что угнано, а что нет, поэтому мне казалось, что меня никогда не поймают.
Ты, наверное, думаешь, что рано или поздно кто-нибудь, возможно, заметил бы все угнанные тачки, припаркованные где-то в поле, но нет – никто ничего не видел. И я не могу упрекать их в том, что они такие недогадливые, поскольку сам каким-то образом не догнал, что в исправительную школу меня поместили как раз для того, чтобы я перестал воровать. Но общая картина у меня как-то не вырисовывалась. Раньше – и долгие годы после – я жил в моменте, и что бы ни случилось, считал очередным опытом. Такой менталитет сыграет огромную роль в идеологии панка (по крайней мере, так должно было быть), но из-за этого я не раз попадал в адские передряги.
Мне очень нравилось, что в Бенстед-Холле в четверг вечером можно было посмотреть передачу «Вершина популярности» (Top of the Pops). Я сидел прямо перед теликом, когда произошли два из важнейших событий, связанные с моим музыкальным образованием. Первым, в июне 1972-го (все правильно, потому что я проверил на YouTube), стал трек Hawkwind «Silver Machine». Разумеется, я тогда не знал, что всего спустя несколько лет буду в Ноттинг-Хилл покупать у Лемми «колеса», или о том, что, живя в Лос-Анджелесе, мы будем дружить долгие годы. Но знал, что мне чертовски понравилась песня. Если бы я угонял тачки, бульдозеры и мопеды под музыку, это была бы песня «Silver Machine».
Спустя два месяца (спасибо, YouTube) у меня случился взрыв мозга от еще более мощной музыкальной бомбы: песни «Virginia Plain» группы Roxy Music[43]. Меня подкупил именно их внешний вид в сочетании с музыкой, которой они уничтожали все вокруг. Конечно же, можно было увидеть
