Из пережитого - Юрий Кириллович Толстой

Не менее извилистыми и во многом непродуманными были и подходы Иоффе к системе права, которые негативно сказались и сказываются до сих пор не только на научных разработках в указанной области, но и на практической деятельности. В кандидатской диссертации и опубликованной вскоре монографии о правоотношении Иоффе предложил разделить общественные отношения, составляющие предмет правового регулирования, на две группы. В первую он включал отношения, которые приемлют применение к ним лишь какого-то одного метода правового регулирования в качестве единственно возможного. Примером таковых могут служить налоговые отношения, которые могут быть урегулированы только на началах власти и подчинения[123]. Во вторую группу должны быть включены отношения, которые в принципе могут быть урегулированы с помощью различных методов правового регулирования. Примером таковых могут служить отношения по материально-техническому снабжению. В период военного коммунизма они регулировались методом властных предписаний. С переходом к нэпу на смену метода властных предписаний пришел договорный метод урегулирования указанных отношений. В этих случаях выбор оптимального метода правового регулирования определяется объективными факторами, находящимися вне предмета правового регулирования.

Эти взгляды были сформулированы под несомненным влиянием концепции С. И. Аскназия, получившей развернутое обоснование в его докторской диссертации. Работу над ней он начал еще до Отечественной войны, а защитил после войны, вслед за защитой Иоффе и Аллойцем кандидатских диссертаций. Но это к слову. Этим взглядам Иоффе оставался верен недолго. В 1957 году он совместно с М. Д. Шаргородским публикует в журнале «Советское государство и право» статью о системе советского права, которая оказала – и это надо признать – ощутимое влияние на последующие разработки в этой области[124]. Попутала она и автора настоящего очерка[125]. Должен, однако, отметить, что и тогда я слепо положения этой статьи не копировал. Основной тезис статьи Шаргородского и Иоффе сводится к тому, что система права существует объективно и задача ученых, законодателей, правоприменителей состоит в том, чтобы познать присущие системе права закономерности и действовать в соответствии с ними.

Хотя в статье это прямо и не декларируется, но авторы, несомненно, исходят в ней из необходимости различения права и закона. Соответственно этому наряду с понятием «система права», которая существует объективно и не может быть построена, предлагается взять на вооружение такое понятие, как «систематика (систематизация) права», которая может производиться в самых различных целях – научных, педагогических и практических. Систематизация правовых норм зависит от субъективно избранного критерия (который может быть удачным и неудачным) и от целей, которые при этом ставятся. А эти цели, в свою очередь, могут быть оправданными и неоправданными.

Авторы статьи на момент ее опубликования продекларировали объективное существование в системе права таких отраслей, как государственное, административное, гражданское, уголовное, процессуальное.

Уже в момент своего появления статья вызвала известное замешательство юридической общественности, поскольку в ней занять место под солнцем было отказано таким отраслям права (говоря условно и придерживаясь сложившейся в то время терминологии), как семейное, трудовое, земельное, колхозное, представители которых заявляли о себе достаточно амбициозно. Впрочем, на момент выхода статьи никто еще не заикался ни о возрождении хозяйственного права, которое было подвергнуто анафеме на Всесоюзном совещании работников права, руководимом тогдашним Генеральным прокурором Союза ССР А. Я. Вышинским, что само по себе выглядело зловещим предзнаменованием, сполна реализованным как до, так и после совещания, ни о делении права на публичное и частное, которое было объявлено чуждым советскому социалистическому праву, призванному воплощать единство общественных и личных интересов. Поэтому основные бои, которые вскоре разгорелись и в которые Иоффе внес весомый вклад, были еще впереди.

На фоне переполоха, вызванного статьей Шаргородского и Иоффе, и дискуссии о системе права, организованной Институтом государства и права АН СССР и журналом «Советское государство и право», оказались в тени публикации, авторы которых возражали против излишней объективизации системы права и выступили против замкнутого перечня правовых образований, возведенных в ранг отраслей права.

В первую очередь мы имеем в виду монографию В. К. Райхера «Общественно-исторические типы страхования», опубликованную в 1947 году, и статью С. М. Корнеева о принципах построения системы права, увидевшую свет на страницах журнала «Правоведение» в 1963 году. В. К. Райхер, пожалуй, впервые в отечественной науке обратил внимание на многомерность системы права, признав существование в ней не только основных, но и комплексных отраслей права. К числу последних он относил и страховое право, исследованию которого посвящена его монография. Отличительную особенность комплексных отраслей права он усматривал в том, что они состоят из норм основных отраслей права, черпая из этих отраслей свой строительный материал. При этом как основные, так и комплексные отрасли права, по мнению ученого, существуют в системе права.

Спустя несколько десятилетий ученый вновь обратился к этой проблематике. В статье о системе права, опубликованной в журнале «Правоведение» в 1975 году, он пришел к выводу, что систему права нужно трактовать как диалектическое единство объективного и субъективного, причем объективизация системы права, по его мнению, есть процесс длительный, который не может считаться завершенным, и едва ли не первым в советской юридической науке указал на многомерность системы права, признав наличие в этой системе не только основных, но и комплексных отраслей права. Не скрою, что опубликование статьи В. К. Райхера потребовало немалых усилий. Пришлось преодолевать сопротивление некоторых тогдашних блюстителей чистоты марксистско-ленинской методологии, которые усмотрели в статье В. К. Райхера чуть ли не проявления субъективного идеализма, а, по существу, учуяли в ней покушение на их научные воззрения, до этого казавшиеся им незыблемыми. В. К. Райхер об этом знал, как и знал о том, что я был в числе тех, кто «пробивал» опубликование статьи (разумеется, знал он об этом не от меня). После того как статья была опубликована, он подарил мне ее оттиск с теплой дружеской надписью и два тома Тацита с надписью по-латыни: «В знак дружбы и любви». Н. С. Алексеев, который был главным редактором журнала «Правоведение» (я был его замом), по возвращении из Москвы как-то сказал мне: «Вы знаете, статью Райхера прочитал в журнале наш куратор, она ему понравилась, и он ее опубликование одобрил». Имелся в виду наш куратор в отделе науки и учебных заведений ЦК КПСС. Как видно, порой партийные функционеры были куда меньшими ретроградами, нежели коллеги по науке, которые ради сохранения монополии в науке готовы были задвинуть даже маститого ученого, у которого сами в свое время учились.

А какие же позиции по этим вопросам занимал