Дочь самурая - Эцу Инагаки Сугимото
Мы с Иси ходили из комнаты в комнату, она объясняла мне, что вскоре прибудет невеста молодого господина. Иси позволила мне заглянуть в свадебные покои — белые, простые и пустые, не считая приношений божествам в токономе и столика с тремя красными чашечками для священной клятвы.
Иси всё время бегала к воротам — посмотреть, не едет ли невеста, — а я, разумеется, ходила за ней, держась за её рукав. Все раздвижные двери в доме были открыты, так что были видны распахнутые главные ворота в самом конце мощённой камнем дорожки. Под их узкой соломенной крышей крепилась петлёй тёмно-синяя завеса с гербом Инагаки, а по обеим сторонам от входа высились тонкие стойки с праздничными фонариками. Близ одного из каменных столбов стоял вестник «семь с половиной»[23] в кимоно с жёсткими рукавами. Он только что в седьмой раз сходил посмотреть, не везут ли невесту, и хотя день выдался солнечный, вестник зажигал большой фонарь, чтобы в последний раз отправиться в путь и встретить процессию на полдороге, тем самым выказав нашу готовность радушно принять невесту.
Иси сказала, невеста вот-вот прибудет, и я увидела, как слуги с улыбками устремились к дверям, но двигались так почтительно и бесшумно, что я ясно расслышала и скрип паланкина невесты, и глухой топот поднимавшихся по склону холма рикш.
А потом вдруг что-то случилось. Иси взяла меня за плечо, увела в дом; из покоев отца вылетел мой брат, торопливо, широкими шагами, враскачку прошёл мимо нас — на меня даже не взглянул, — обулся на садовом крыльце и поспешил к боковому выходу. С тех пор я его и не видела.
Девушка, на которой брат должен был жениться, домой уже не вернулась: с той самой минуты, как невеста оставила родительский дом, по закону она уже не считается членом прежней своей семьи. Дабы выкрутиться из этого необычного затруднения, матушка предложила ей остаться у нас на правах дочери и со временем подыскала ей хорошую партию.
Я по-детски дивилась этим причудам, но лишь с годами связала случившееся с внезапным отъездом юной красавицы Тамы: она составляла для нас икебаны и выполняла лёгкие поручения. В доме её все любили за весёлый смех и острый язычок. Тама не была служанкой в полном смысле слова: в ту пору состоятельные торговцы, по обычаю, отправляли дочерей пожить в знатном семействе, чтобы девица выучилась строгостям этикета домашней жизни самураев. В доме она жила не на положении служанки. К девушкам, которые таким образом постигали светскую премудрость, относились с вниманием и уважением.
Наутро после отъезда брата я, как обычно, пошла поздороваться с отцом и в дверях его комнаты столкнулась с бледной и испуганной Тамой. Она поклонилась, пожелала мне доброго утра и молча ушла. Днем я её не видела; Иси сказала, что Тама уехала домой.
Что именно произошло между Тамой и моим братом, я так никогда и не узнала, но невольно чувствовала, что, виновен брат или нет, однако он поступил смело. Брат до последнего боролся со своими чувствами и в этом допустил слабость, однако он, должно быть, унаследовал от отца сильный характер, чтобы всё-таки, вопреки строгому воспитанию, воспротивиться его воле. В ту пору подобные связи были обречены: без родительского согласия жениться было нельзя, и отец объявил, что отныне у него нет сына, ведь тот оскорбил его честь и ранил его в самое сердце.
Лишь через несколько лет я вновь услышала о брате. Как-то раз отец показывал мне фокусы с бечёвкой. Я стояла на коленях подле его подушки, наблюдала за стремительным мельканием его рук и пыталась поймать его пальцы. Мама с шитьём расположилась рядом; мы все смеялись.
К двери подошла служанка и сообщила, что пришёл майор Сато, господин из Токио, добрый знакомый отца. Я юркнула к матери. Она поднялась было, чтобы уйти, но отец жестом велел ей остаться, и мы сели обратно.
Этой сцены мне не позабыть. Майор Сато с величайшей серьёзностью сообщил отцу, что мой брат уехал в Токио и поступил в военное училище. Самостоятельно окончил курс с отличием и ныне носит звание лейтенанта. На этом майор Сато примолк.
Отец сидел очень спокойно, с высоко поднятой головой, строгое лицо его было невозмутимо. Тишина стояла такая, что я слышала собственное дыхание. Чуть погодя отец, по-прежнему не шелохнувшись, негромко спросил:
— Вы закончили, майор Сато?
— Да, я всё сказал, — ответил тот.
— Я ценю ваше участие, майор Сато. И вот что я вам отвечу. У меня есть дочери, а сына нет.
В продолжение разговора мама понуро молчала, сцепив руки на коленях. Услышав ответ отца, она вздрогнула, но не двинулась с места.
Отец же повернулся к ней.
— Жена, — очень ласково произнёс он, — попроси Иси принести доску для го и вина почётному гостю.
Отец и майор — кто знает, что было у них на душе, — спокойно сыграли партию в го, мы же с матушкой сидели неподвижно и молча, как статуи.
Вечером, когда Иси помогала мне раздеться перед сном, я заметила, что она чуть не плачет.
— Что тебя тревожит, Иси? — спросила я. — Почему в твоих глазах стоят слёзы?
Иси упала на колени, закрыла лицо рукавами и впервые на моей памяти разрыдалась, как служанка.
— Ах, маленькая госпожа, маленькая госпожа, — всхлипывала Иси, — я не грущу. Я радуюсь. Я благодарю богов, что родилась простолюдинкой, могу плакать, когда боль переполняет сердце, и смеяться, когда душа поёт. Ах, моя дорогая, дорогая госпожа! Мой бедный, бедный хозяин!
Иси была безутешна.
Это было давно, и вот, через столько лет, брат едет домой.
Снег растаял, прошла весна, и настало лето. Казалось, ожидание длилось очень долго, но наконец наступил тот день, когда
