Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков
Не успел я зайти в свой номер в гостинице, как позвонил Оливье Рабин, будто откуда-то следил, — завтра со мной хочет встретиться Гюнтер Янгер, основной следователь комиссии Ричарда Паунда, занимающейся допинговыми нарушениями в России по мотивам фильмов Хайо Зеппельта. Затем позвонил Гюнтер, и мы договорились встретиться в моём любимом кёльнском ресторане „Кулинариус“ на Дюренерштрассе. Там меня ждали Гюнтер Янгер и Мэттью Хольц, их полицейские лица я угадал сразу. Разговор получился нескладный. Они смутно представляли себе, в чём заключается работа директора лаборатории допингового контроля и как он может манипулировать результатами анализов. Меня спросили, могу ли я помочь — рассказать правду о допинговом контроле. Я ответил, что не понимаю, чего они от меня хотят. Тогда Гюнтер выложил основной козырь: я рассказываю всю правду, после чего меня и мою семью увозят из России в Европу.
— А на какие деньги я буду жить? — прямо спросил я.
— Как на какие? Будешь жить на свои сбережения, а мы обеспечим охрану, — успокоил меня Гюнтер. Он не знал, что у большинства населения России нет никаких сбережений. А я вообще был в долгах как в шелках в связи со строительством дома на бабушкиной даче, доставшейся мне от отца.
— У меня нет денег, — отрезал я, и на этом наш разговор закончился.
Позвонил Рабин и спросил, как прошёл разговор и что я думаю о Гюнтере. Я сказал, что разговор не получился, в допинговом контроле он ничего не понимает. Гюнтер увлечён расследованием, активен и настойчив, но его наскоки на меня были совершенно не по делу. Бросался на меня, как доберман, да и сам похож на добермана.
Рабин рассмеялся и поблагодарил за разговор.
На следующий день они расспрашивали Тимофея Соболевского во время завтрака в гостинице. Видимо, наши допросы в Кёльне ничего не дали, потому что Оливье Рабин позвонил и попросил, чтобы в Лозанну (где через две недели после Кёльна была назначена ежегодная встреча директоров лабораторий, организуемая ВАДА) вместе со мной приехал Тимофей Соболевский; ему и мне, как было заведено в ВАДА, будет оплачено проживание в гостинице.
На симпозиуме в Кёльне мы второй раз получили высшую награду имени Манфреда Донике. Её вручили Григорию Кротову за исследования метаболизма и новые методы определения пептидов. В 2012 году первым из российских учёных награду получил Тимофей Соболевский за открытие долгоживущих метаболитов оксандролона, метастерона и Оралтуринабола. Исследования анаболических стероидов продолжались, и Тимофей нашёл долгоживущий метаболит тренболона, это был нерасщепляемый при ферментативном гидролизе конъюгат — цистеинил. Естественно, этот метаболит при стандартном анализе не экстрагировался эфиром и оставался в водной фазе, то есть в моче, так что его нельзя было определить. Настала пора исключить тренболон из состава коктейля, я планировал заменить его на болденон. Как только мы стали определять цистеинил тренболона, так немедленно моча тяжелоатлетов, которую нам подвезли как якобы чистую, оказалась грязной. Штангистки, девушки, признались, что закончили приём таблеток тренболона два месяца назад, а у одной мы смогли определить тренболон даже на 87-й день. Для нас эта новость была как праздник!
В меру сил я тоже участвовал в исследованиях, постоянно что-то принимал и собирал свою мочу; пластиковые контейнеры всегда были у меня в сумке, в машине и стояли в туалете на самом видном месте. Если я ночью вдруг вскакивал по нужде, то посуда всегда была наготове: нет ничего более обидного, чем в полусонном состоянии слить бесценные метаболиты вместе с мочой в унитаз. Как раз тогда я принимал новый препарат, мы его с нетерпением и давно ждали — ибутаморен, он же MK-677. Это соединение работало как короткоцепочечный пептид, стимулятор выработки гормона роста, но не относилось к пептидам. То есть ибутаморен не надо было вводить подкожно и мучиться три раза в день со шприцами, иглами и ампулами. Он выпускался в таблетках и вроде бы работал при пероральном приёме.
Наступило 18 марта 2015 года, и мы с русадовцами Никитой Камаевым и Игорем Загорским отметили мой десятилетний срок на посту директора ФГУП „Антидопинговый центр“. Десять лет назад Вячеслав Фетисов подписал приказ о моём назначении. А ещё в октябре, 30-го числа, близился тридцатилетний юбилей начала моей работы в лаборатории антидопингового контроля ВНИИФК. В тот осенний день поздним вечером я бегал в старое здание ВНИИФК и успел подписать заявление о приёме на работу у директора института Сергея Михайловича Вайцеховского. Теперь в его офисе сидит заместитель министра спорта Юрий Дмитриевич Нагорных.
Как повелел доктор Рабин, мы с Тимофеем Соболевским прилетели в Лозанну 23 марта. Погода была сырая и ветреная, то шёл снег, то светило солнце; снег таял и стекал вниз, к озеру, — в Лозанне нет ни одного ровного места. Мы встретились с Оливье Рабином в нашей постоянной гостинице „Альфа Палмиерс“, и он сказал, чтобы я был готов к важной встрече: всё это очень секретно, никто нас не должен видеть. Вот ещё чудеса…
Время шло, Тимофея допрашивали Тьерри Богосян и Осквель Барросо, возились с ним часа три или даже больше. Я было подумал, что про меня забыли, но через два дня, накануне отъезда, мне позвонил Рабин и сказал, что сейчас зайдёт за мной: будь готов. Всегда готов — и вот мы переулками и задворками, как террористы, подошли сзади к отелю „Лозанна Палас“, где жили члены МОК и — когда-то, в прошлом веке — даже мы с Семёновым!
В полутьме спустились в подвал, где находились приватные помещения различного назначения; Рабин там ориентировался и нашёл наш зал. В большом кресле, в тусклом свете, склонив голову набок, словно булгаковский Воланд, сидел Ричард Паунд. Его слегка перекосило при моём появлении — и он произнёс вступительное слово ни о чём. Затем Оливье Рабин три часа меня допрашивал, упорно идя по списку вопросов в своём органайзере. Было видно, что он хорошо подготовился, но его постоянно тревожил один и тот же вопрос, к которому он возвращался несколько раз: как так получалось, что в Москве грязные пробы оказывались чистыми? Я раз за разом отвечал, что не знаю и даже не представляю, как такое может быть. При моих ответах Рабин смотрел на реакцию Паунда, но тот давно уже спал. Было видно, что Паунд действительно солидный
