Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков
Никита не мог понять, хотя я десять раз ему объяснял, что если они привезли мочу на анализ и мы в ней ничего не обнаружили, то это ничего не значит и никаких гарантий не даёт. Просто чья-то моча оказалась чистой, так бывает. Точка. Во-первых, завтра этот боксёр может снова получить остарин, тестостерон, фенотропил, фуросемид или покурить марихуану, а во-вторых, откуда мы знаем, чья это была моча? Кто из доверенных людей следил за отбором и может подтвердить, что это действительно моча Поветкина? Во времена Семёнова олимпийские чемпионы приезжали к нам в лабораторию и смирно сидели у двери, ожидая, когда их позовут пописать. И я лично следил, как они сдавали мочу, ибо другого варианта нет, не было и не будет. Всё, тут жирная точка. Так что с подольскими деятелями лучше не связываться, у них криминальное мышление и повадки.
Брайан Фогель продолжал работать над фильмом, кололся по схеме, тестостерон плюс эритропоэтин, и собирал мочу. И в конце мая я на неделю слетал в Лос-Анджелес, надо было отснять несколько эпизодов, забрать мочу и привезти её в Москву. Я не был в лос-анджелесской лаборатории с 1990 года, и доктор Энтони Бутч, директор, пригласил меня зайти. Они давно переехали в какое-то странное помещение, похожее на складской ангар, и сидели там лет двадцать. И вдруг Тони показал мне комнату и сказал, что это будет кабинет Тимофея Соболевского, он с 19 августа приступает к работе. Вот это новость! У меня была договорённость с ведущими сотрудниками, что после Олимпийских игр в Сочи я никого не держу, только прошу предупредить заранее, чтобы отъезд не привёл к сбоям в работе лаборатории. Тимофей после Игр в Сочи смотрел на сторону, и я его понимал — ему надо обязательно попробовать силы в другой стране и другой лаборатории, нельзя десять лет сидеть на одном месте.
15.5 История бабушки. — Визит Янгера из независимой комиссии Паунда
В июне в Баку проходили Европейские летние игры, мы с Алексом Кирбихлером из PWC выиграли тендер на проведение отбора и анализ проб, однако в последний момент оргкомитет решил, что с меня хватит одной мочи, а кровь будет направлена в Зейберсдорф, к Гюнтеру Гмайнеру. Меня подозревали в альянсе с Баку, хотя единственная положительная проба на Европейских играх, в которой мы нашли остарин, принадлежала азербайджанской спортсменке, победительнице в беге на 3000 метров с препятствиями.
Действительно, Баку я очень люблю, там родилась и до 12 лет жила моя мама, пока её отца и моего деда Григория Алексеевича Зиняева не арестовали и не расстреляли в 1938 году — якобы он обсуждал с кем-то проблемы коллективизации. Но о расстреле тогда не сообщили, а объявили, что ему дали десять лет лагерей, причём первые пять лет без права переписки. И вот Настасья Петровна, моя бабушка, вернулась с двумя детьми в родную рязанскую деревню, где они прожили в страхе долгие годы: тележного скрипа боялись, как она мне говорила. Во время войны бабушка работала уборщицей в школе, откуда приносила остатки еды, корочки (она никогда бы не обозвала их объедками!), чтобы накормить детей. Страх перед голодом и страх per se — у нас это было на генетическом уровне. Всё, что было на столе и в тарелках, доедали. Невозможно представить, чтобы у нас дома отрезанный кусок хлеба выбросили в мусорное ведро. Умирая, бабушка говорила: каждым кусочком, каждой корочкой меня поминайте… И ничего хорошего в истории СССР никогда не было, и в будущем России, этого странного новообразования на его территории, тоже не будет. Нераскаянные грехи, злоба, засохшая кровь и наглая ложь продолжают мучить одно поколение за другим. Подлость и зависть, грязь и лень, беды в прошлом и тоска в будущем — таков удел людей, родившихся и оставшихся на этой территории.
Казань! Чемпионат мира по плаванию! Этот город я тоже люблю. Работая на фирме Hewlett-Packard, я часто ездил в Казань в командировки. После выхода фильма Хайо Зеппельта в зарубежной прессе появлялись выступления, что нельзя доверять анализы московскому Антидопинговому центру, но FINA, Международная федерация водных видов спорта, на эти выпады не реагировала. Корнель Маркулеску, отвечавший за допинговый контроль в водных видах спорта, смело заявил корреспонденту, что он не смотрел фильм Зеппельта — и без того дел хватает. В итоге пробы, как и планировали, стали моими: я на один день слетал в Казань, чтобы окончательно согласовать цены и контракт с оргкомитетом. Контракт я подписал любимой ручкой Montblanc Meisterstück, однако казанские ребята оказались на высоте и расписались ручкой Montegrappa. Естественно, наши ручки были чернильными и с золотыми перьями.
Бедный Никита Камаев жаловался на Желанову, она достала его до предела. Меня она тоже утомила, и мы решили провести внезапный внесоревновательный контроль многоборцев — они как раз должны были иметь приличные хвосты анаболиков за два месяца до чемпионата мира IAAF в Пекине. Группа многоборцев находилась на сборах в Чебоксарах, их тренировал Сергей Желанов, отец Натальи, клиент Сергея Португалова и бывший тренер Юрия Нагорных. Никита собирался послать самого надёжного контролёра, которого нельзя было запугать или уломать деньгами на подмену проб. Однако Никите не удалось сохранить в секрете эту командировку, и основные многоборцы, сборники, успели разбежаться. Остались трое чистых ангелочков, которые спокойно сдали мочу. Узнав о внезапном контроле со стороны РУСАДА, президент ВФЛА Валентин Балахничёв разозлился и позвонил министру Мутко, разъяснил, что допинговые контроли должны быть согласованы заранее, чтобы лидеры и звёзды были выведены из-под удара. Обстановка крайне осложнилась, политика всё глубже проникает в спорт, идёт настоящая охота за российскими спортсменами, и нам нельзя допускать новых скандалов. Виталий Мутко разделил озабоченность Балахничёва и довёл свою личную тревогу о будущем лёгкой атлетики до профессора Р. У. Хабриева, начальника Никиты.
„Чтобы такого больше не было! Вам всё понятно?“ — Щёки у Хабриева теперь постоянно горели.
Снова приехали Тьерри Богосян и Осквель Барросо, снова пару дней безо всякого энтузиазма покопались у нас в морозильных комнатах, собрали три
