За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

– Ну, вы известный шутник! Как это все такое выдумываете?

– Отнюдь не выдумываю. Правда жизни. Уж будьте покойны.

После ужина много народу собралось в просторном и изысканном интерьере бильярдной дворца баронессы Мейендорф. Миляев вызвал восторг своими фокусами, среди которых особо эффектно выглядело, когда он в центре стола рисовал мелом кружок диаметром шара, в центр кружка ставил шар, а на него клал гривенник и дальним ударом забивал шар в лузу так, что гривенник непременно оказывался внутри мелового кружка. Кто ни пытался повторить, у всех гривенник отскакивал куда подальше. Ни у кого не получалось и откатить биток так, чтобы, забив шар в среднюю лузу, он откатывался по прямой назад и проваливался в среднюю противоположную. Или расставить карамбольные фишки по всему столу и одним ударом шара, ударяющегося о борта, сбить все пять. А крученый удар «массэ» вокруг фишки и вовсе заставлял подумать: не сон ли это, не галлюцинация ли?

Покончив с фокусами, мастер предложил желающим сыграть с ним партию с условием, что каждый шар, забитый соперником, считается как два. Первым вызвался бравый Фадеев. Он разбил пирамидку и уложил три шара, при удвоении – шесть. При этом он так особенно посмотрел на Елену Сергеевну, что, уж будьте покойны, стало ясно – старается ради нее. Но на четвертом глава Союза писателей перерезал, и Миляев не стал его щадить, положил все восемь шаров, причем последний – эффектной абриколью.

Михаил Афанасьевич восторженно аплодировал, а жене сказал:

– Решено. Роман назову так: «Мастер спорта и Маргарита».

– Тогда уж лучше «Мастер спорта по биллиарду и коктейль “Маргарита”», – ответила остроумная жена.

Фадеева сменяли другие желающие, но никто больше двух шаров, помноженных на два, забить не мог, следовала деловая и беспощадная чемпионская расправа. Севший рядом с Булгаковым вождь писателей с издевкой спросил:

– Неужто вам не хочется попробовать?

– Хочется. И я бы выиграл у него, только не в эту дурацкую американку, а в настоящую русскую пирамиду.

– Как он, бывало, громил Маяковского, – добавила Елена Сергеевна, глянув на Фадеева гордо: мол, накося выкуси.

– Так вперед, маэстро! – воззвал Фадеев.

– Увы, не могу, – начиная закипать от злости, ответил Булгаков.

– Отриньте вашу болезнь! Сделайте так, чтобы она вас испугалась. Ну же! – настойчиво теребил его Александр Александрович. И добился своего.

– Позвольте мне, – произнес Михаил Афанасьевич, встал, взял кий и принял стойку. – В правый угол. – Он прицелился битком по пирамиде, ударил и аккуратно уложил биток в правый угол, при этом дальний угловой шар пирамиды чудесным образом откатился и упал в левую дальнюю лузу.

– Браво! – закричал Фадеев, и все, видя, что это сделал больной человек, горячо зааплодировали.

– Предлагаю ничью, – произнес Булгаков.

– Согласен! – пожал ему руку мастер спорта. – Кто вас учил?

– Березин.

– Я так и подумал. Ну, товарищи, хотя бы один из вас мне не проиграл! Поздравляю!

– Никита Сергеевич! А вы? – призвал Фадеев партийного лидера столицы Украины, пять лет назад переехавшей из Харькова в Киев.

– Ни-ни-ни! – замотал ладонями Хрущев, будто гладил по пузику такого же, как он, пузатика.

– А что так?

– Мени хохлы не простят, якщо я клятым москалям в цей шарокат проиграю. – И Хрущев захохотал, нарочито показывая, что шутит. – Правда, пане Бувгаков?

– Правда, – прищурился писатель. – Тильки украинскою буде не шар, а куля, а значить, не шарокат, а кулекат.

– Ишь ты, поди ж ты, что и говоришь ты! Не забыл украинскую мову наш киевлянин, – продолжал нарочито веселиться первый секретарь Киевского обкома партии. – Может, переедешь ко мне в Киев? Я тебя на Крещатике поселю.

– Пиздно, – с усмешкой отказался Михаил Афанасьевич, нарочно вставив букву «д» в украинское слово, означающее «поздно». – Где живу, там и сохну.

– Да, брат, ты и впрямь что-то высох. Не пойму, что ты тут делаешь, где все на диету садятся, чтоб похуйдеть. – В свою очередь осквернил русское слово Никита Сергеевич.

– Я тоже не понял, вот послезавтра решил съехать.

Бильярдная феерия внезапно завершилась самым неожиданным образом. Бездарный поэт Маслюков, со стороны наблюдавший за подвигами бильярдистов вместе с хорошенькой, но весьма простенькой девицей, подвергся нападению разгневанной могучей фурии:

Мастер и Маргарита: Елена Сергеевна и Михаил Афанасьевич

[Из открытых источников]

– Вот ты где, засранец! Лечиться он поехал!

– А вот и осетрина пожаловала, – рассмеялся Булгаков.

Фурия схватила кий и стала от души дубасить ходока куда попало – по башке, по плечам, тыкать нещадно в брюхо:

– Я тебя сейчас вылечу! Уж так вылечу! Уж такой здоровый у меня станешь! Навсегда отобью болезни!

И все, мстя поэту за его блудливые поучения, нарочно не вмешивались. И лишь прибежавший санаторный охранник спас Маслюкова от смертельного выздоровления. Бушующую осетрину оттащили, принесли ей нарзану, она махнула стакан и разрыдалась:

– Уж как он меня изнурил, проклятый, как изнурил! Своими изменами. Дайте еще нарзану!

– Не лапайте меня! – кричала маслюковская гостья, когда тот пытался ей что-то объяснить.

– Да и черт с тобой! – плюнул поэт, не сумев ее удержать. – Скажи спасибо, что тебе не досталось. – И он стал вытирать носовым платком окровавленное ухо.

Тут в бильярдную стали вкатывать тележки с напитками и легкими закусками, а Фадеев с видом великого Гэтсби провозгласил:

– Союз писателей СССР угощает всех собравшихся в честь первого чемпиона по бильярду! – И он снова со значением глянул хищно на Елену Сергеевну. Внесли и патефон, из которого понеслись бравурные звуки «Марша авиаторов». Вид праздника взбодрил Михаила Афанасьевича, но стоило ему выпить полрюмки коньяку и закусить треугольным крутоном с черной икоркой, как стало тошнить, кутежный настрой испарился, и, побыв для приличия еще минут двадцать, он попросил жену:

– Пойдем, Люсенька, меня шатает.

– Да, милый, уже к тому же одиннадцать.

– Самое время для веселья, – тяжело вздохнул больной.

На другой день он до самого обеда, то бишь до трех часов дня, не вставал с постели. Елена Сергеевна одна ходила на завтрак, а ему принесли пару яиц в мешочек, бутерброд с маслом и сыром, какао. Но ни к чему он не притронулся.

– Маслюкова на завтраке не было, – сообщила жена.

– Раны зализывает любитель рыбалки, – усмехнулся бледный муж.

– Жив ли?

– Такие не погибают. А что там Фадеев? Мне кажется, он влюблен в тебя. Не замечала?

– Да замечала, конечно. Пялится, при мне форсит вовсю.

– Когда умру, выходи за него замуж.

– Не дурак ли вы, Михаил Афанасьевич?

– Но не раньше чем через месяц после того, как закроешь мне глаза.

– Я обижусь!

– Он, конечно, сволочь последняя,