За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

– Он же его и нарушит. Не в этом году, так в следующем.

– Уж будьте покойны!

– А как вам Маннергейм? Ведь был блистательный русский офицер.

– Намекаете на то, что я автор «Белой гвардии»? Да, он был. Доблестно сражался. Но тогда он был за Россию, а теперь он враг. Наш враг.

– Насчет финских аппетитов вы правы, – удовлетворенный ответом, кивнул руководитель Союза писателей. – Я слышал, что есть неопровержимые доказательства. В случае войны с Германией Финляндия должна была напасть на Ленинград и захватить его.

– И мы правильно сделали, что первыми напали. Старинное правило: «Если видишь, что драка неизбежна, бей первым». Надеюсь, мы и с Германией так же поступим в скором времени.

– Но сейчас Германия наш союзник.

– «У России только два союзника – армия и флот». Так сказал один ваш полный тезка, тоже Александр Александрович. Кстати, умер в моем возрасте и от той же болезни почек. Представьте, какое совпадение, у него почки стали постепенно отваливаться после того, как он в одиночку держал крышу взорванного вагона, пока остальные спасались, и через шесть лет он угас в возрасте сорока девяти лет. От воспаления почек. А я четыре года назад, как он, в течение двух минут во МХАТе удерживал падающую на людей тяжеленную декорацию. Пока мне не пришли на помощь. И с этого дня почки стали меня одолевать.

Чернильница, футляр для очков и те самые синие очки. Предметы, принадлежавшие М. А. Булгакову

[Музей МХАТ]

Фадеев остановился и внимательно вгляделся в своего собеседника, выглядящего диковинно – медвежья шуба, мохнатая шапка, синие очки.

– Я не знал, – произнес он с чувством.

– Наверное, полагали, что в таком случае Булгашка с визгом побежит прочь, спасая собственную шкуру?

Фадеев обиделся:

– Зачем вы так?

– Ну, уж простите.

Они двинулись дальше.

– А помнится, одно время вы Америку записывали в наши союзники, на балы ходили в американское посольство.

– Ходил. И не без удовольствия. Иллюзиями питался. Не избалованный вниманием соотечественников, поддался обаянию льстивых американцев. Но у них всегда свои меркантильные интересы. Через таких, как я, они пытались создавать приятный образ своей страны. А их страна – вампир всего человечества. У России нет и не будет друзей. Вспомните Пушкина: «И ненавидите вы нас». Вот почему война с Гитлером столь же неизбежна, как и моя смерть.

– Все мы смертны, – развел руками автор «Разгрома».

– Только некоторые внезапно смертны, вот в чем их беда, – тихо произнес обреченный автор «Белой гвардии», коей в свое время сей «Разгром» противопоставлялся. – Пойдемте, голубчик, я уже слабею.

Весь остаток дня Михаил Афанасьевич лежал, набираясь сил для вечера. Очень интересно было посмотреть игру Александра Миляева. В апреле этого года в Ленинграде впервые состоялся Всесоюзный турнир сильнейших бильярдистов, и он стал бесспорным победителем, набрав в финале столько же очков, сколько трое его соперников, вместе взятые. В итоге Миляев стал первым, кому присвоили звание «Мастер спорта по бильярду».

– А почему он Саша Резаный? – спросила Елена Сергеевна.

– Забивание чужого шара битком называется резкой, и, если она точная, шар попадает в лузу. Допустим, недорезать – и шар попадает в левую губу лузы, перерезать – в правую. Так вот, Миляев никогда не слышит в свой адрес: «Эх, недорезал!» или «Эх, перерезал!» Потому что всегда режет точно. Вот его и прозвали не Недорезаным и не Перерезаным, а – Резаным. Так что никто его не резал, он сам режет.

За ужином Фадеев оказался за одним столом с Булгаковыми вместо так вовремя уехавшего вместе с женой Ступова, которого недавно сняли с должности наркома зерновых и животноводческих совхозов, понизили до старшего научного сотрудника Института экономики, и он постоянно брюзжал, что новый нарком Кривошеин ни хрена не понимает ни в зерновых, ни в животноводческих. Вот на освободившиеся два стула сели Фадеев и бездарный, но пронырливый поэт Маслюков, возрождающий уже, казалось бы, умершие идеи свободной любви, столь популярные в двадцатых годах.

– Болеете? – мигом подмигнул он Булгакову, воспользовавшись тем, что Елена Сергеевна ненадолго отлучилась. – А потому что налево не ходите. Помнится, когда вы были ходок, то – ого-го! Вот и Александр Александрович не даст соврать. А как остепенились, тут-то вас все болячки и подхватили. Берите пример с меня. Одновременно посещаю пять любовниц. Причем жене всегда сообщаю, у которой из них буду ночевать сегодня.

– И как жена? Просит передать привет и наилучшие пожелания?

– Представьте, да. Она знает, что мы, поэты, всегда должны менять половую обстановку. Зато и она у меня не обделена лаской. А бывает, я привожу домой, и жена вежливо прячется в своем будуаре.

– Мерзость какая! – поморщился Михаил Афанасьевич.

– Ничуть. Котеньке даже нравится, ей кровь будоражит.

– Но по санаториям вы с женой не ездите.

– Разумеется. В санаториях меня навещают музы, но здесь нет будуара. Сегодня, к примеру, приедет одна молодая артисточка. Могу познакомить. Она очень хочет играть в ваших пьесах.

– Но они почти не идут.

– Пойдут. А вы попробуйте сходить налево, сразу все в жизни наладится. Правильно, Александр Александрович?

– Тише, тише! – Фадеев, смеясь, показал Маслюкову глазами на приближающуюся Елену Сергеевну.

– А вы научитесь, чтобы и она, как моя жена, приветствовала…

– О чем вы тут? – спросила Булгакова, усаживаясь.

– О рыбалке, – ответил Маслюков и подмигнул Булгакову. – Я говорю, что нельзя довольствоваться одним сортом рыбы. Даже если она осетрина. Надо находить удовольствие и в плотве, и в щуке, и в сардинке. Но чтоб осетрина об этом знала и воспринимала как должное.

– Черт бы вас побрал, – нахмурился Михаил Афанасьевич. – После ваших слов захотелось жареных сардин и осетрины по-московски, как в «Славянском базаре». В сметане, грибах и раковых шейках. В прямом, а не переносном смысле. А не этих опостылевших. – Он с ненавистью пихнул вилкой поданные ему морковно-капустные паровые котлеты, хотя в санатории «Барвиха» их готовили под вкуснейшим грибным соусом.

– А мне нравится, – уплетал те же котлеты Фадеев. – Я нарочно заказал себе такой же стол, как у Михаила Афанасьевича. Из солидарности с великим драматургом.

– Драматургом, но не только, – иронично улыбнулась Елена Сергеевна. Мол, знали бы вы, болваны…

– Михаил Афанасьевич, – обратился Маслюков с подколкой, – мне доводилось слышать ваши застольные рассказы о Сталине. А чем питается наш великий вождь?

– Хм… – запнулся Булгаков. В идеально трезвом виде он никогда не распространял своей сталинской брехни. – У него обычные пристрастия. Но иногда ему подают языки болтливых козлов под горчичным соусом и яйца блудливых баранов под острой кавказской заливкой.