Под сенью храма - Константин Васильевич Беляев
Положение батюшки при этом настолько ухудшается, что успел бы он только ноги унести из прихода. Но бывает и иначе. Случается, что батюшка попадется волевой и все заберет под свою руку.
Однажды, возвращаясь в епархию из командировки по ревизским делам, я остановился на полустанке, название которого мне было знакомо потому, что где-то поблизости располагался приход беднейшей церкви. Считалось, что поскольку отец Петр берет в епархии свечей всего на тысячу в год — килограмма полтора на вес, — то доход его храма не превышает трех тысяч в год. Не храм, а инфузория по сравнению с городским собором-гиппопотамом, где годовой доход составлял несколько сотен тысяч. Взносов на патриархию с отца Петра никогда не требовали, хотя иногда он переводил сотенку-другую, и все хвалили его за щедрость и бескорыстие. Отец Петр более двенадцати лет был настоятелем этой церкви-карлика, но никогда в епархии не показывался и жалоб на него не было. Мне представлялся он дряхленьким, седеньким, в залатанном подряснике, безропотно несущим тяжесть своего горемычного бремени, а церквушка его — скособоченной, с побитыми окнами и слоем пыли на обветшалых рамах.
Больше из чувства жалости к человеку, чем из служебных побуждений, я решил по собственной инициативе побывать у отца Петра и дал о том владыке телеграмму.
До прихода не менее двадцати километров. Попутного транспорта не было. Пришлось идти пешком.
Был ясный солнечный день. Вокруг станционного поселка темнел лесок, приятно, манивший прохладой и тишиной. Я шел лесною тропкою долго, миновал три деревушки, словно по волшебству возникшие на бывших пожарищах. Дома с узорчатыми наличниками, палисадничками, с клумбами в этих издавно бедных местах казались сказочными. К вечеру на равнине, перед которой расступился лес, увидел большое село, в центре которого возвышалась белая громада церкви с куполом, окрашенным в зеленый цвет. Храм окружал сосновый борок, в котором уютно белел хорошенький просторный домик.
В церкви шло богослужение, но молящихся было мало — десять — пятнадцать человек. За свечным ящиком стоял угрюмого вида старик, воззрившийся на меня с любопытством и удивлением. В ящике было штук тридцать свечей.
— Не вы ли церковный староста? — спросил старика.
— Никак нет, — ответил он, чеканя слова. — У нас такой должности нет. И церковный совет отменили…
Таким сообщением я был немало удивлен.
— Кто же поставил вас торговать свечами?
— Батюшка, — ответил старый солдат. — Порядок такой. На каждую службу батюшка ставит к ящику нового человека, выдает ему свечи по счету и деньги за проданное по счету же принимает обратно…
Всем хозяйством распоряжается батюшка единолично? Такой порядок был для меня внове.
— Отец Петр у нас хороший, — пояснил старик. — Двенадцатый год о храме радеет и во всем порядок любит. Мы им премного довольны.
В церкви было чисто, полы и стены покрашены масляной краской, иконы блестели начищенной медью, церковная утварь и облачения сверкали как новенькие. Доходы у церкви, судя по всему, были немалые: километров за пятьдесят в округе не было другой церкви и верующие со всеми требами обращались к отцу Петру. Прикинув мысленно количество свечей, продаваемых в сутки, — эти сведения сообщил мне старый солдат, — я убедился в том, что доход храма составляет примерно 60–70 тысяч в год, а не 3 тысячи, как проставлял в отчетах священник. Допустим, на ремонт церкви тратил он тысяч двадцать в год, а остальные?
— Ай да отец Петр! Ловок, пройдоха!
Старик же, видя, что немало меня заинтересовал, охотно хвастал своим приходом:
— Люди у нас дружные, ко храму приверженные. Как стал батюшка с ремонтом сбираться, ему нанесли олифы, краски, разного материалу — на два ремонта хватило бы, право…
Когда отслужили вечерню, я подошел к отцу Петру. Он и виду не подал, будто приезд мой ему неприятен. С радушием встретил и тотчас повел в дом.
Дом его был километрах в трех от церкви. Но что за домина! Редко в городе такой встретишь: большой пятикомнатный со всякими службами, стоял он в центре роскошного сада. В комнатах с большим вкусом расставлена плюшевая мебель, на стенах висели ковры, дорогие картины.
Матушка, приветливо встретив у порога, тотчас скрылась на кухне, сверкавшей кафельной плиткой.
Отцу Петру шел седьмой десяток от роду. В прошлом казачий офицер с Кубани, был он здоровьем не по годам крепок, а осанкой, манерой громко разговаривать, раскатисто смеяться и высказываться обо всем откровенно, без обиняков, еще более подчеркивал свою принадлежность к воинскому званию. Едва я назвал себя, как он, глядя прямо в глаза, с сожалением покачал головой:
— Поди ж ты! Вот не знал… Вот не знал…
— Чего не знали?
— Не знал, что в епархии есть такая должность — ревизор.
— Могу подтвердить, — попытался я вытащить бумажник.
— Не надо, не надо, — запротестовал отец Петр, — я и так верю. Впредь буду знать…
— Что именно?
— Что и вас не следовало обходить подношением.
Мне стало неловко от такого цинизма. Но отец Петр, как ни в чем не бывало, делился со мною своим «опытом».
— Обслуживающего персонала не держу. Зачем платить лишние деньги, когда старушки считают за честь помыть полы в храме. Сами и за очередностью в уборке наблюдают. Сторожа? Тоже не держу. За храмом наблюдает сторож соседнего магазина. Я лишь забочусь о том, чтобы на эту должность попадал верующий.
— Почему вы распустили церковный совет?
— А зачем он? Воровать? С этим я и без них управлюсь.
— Почему скрываете подлинные доходы от епархии? — уже более придирчиво вел я допрос.
— Так вы же поборами всякими задушите, обдерете.
— Зачем вы прихожан обманываете, будто церковь большой налог государству платит?
— Правильно делаю. Уж им-то о наших расчетах с епархией знать ни к чему.
— Почему не берете свечи из епархии?
— Зачем же брать по спекулятивной цене, когда на рынке сколько хочешь вшестеро дешевле?
— Все-таки вы большую ответственность береге на себя, распустив церковный совет, — не унимался я. — Этим вы нарушаете «Положение об управлении русской православной церковью».
Отец Петр смотрел на меня все с тою же добродушной
