Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков
Сели в самолёт, все вещи со мной; говорят, самый обычный способ снять с рейса — пригласить на проверку сданного багажа. Я ничего не сдавал. Вырулили на взлёт — и взлетели. Я выпил два мерзавчика виски Chivas — и блаженно заснул. Проснулся, немного поел — и выпил ещё одну порцию. Пошли на посадку сквозь дымчатые облака, в Калифорнии облака особенные, — в глазах зарябило от ярких бликов океана. Часа полтора проходил границу и таможенную проверку, вернее, стоял в очередях, и вот вышел на свободу. Как обычно, Брайан всё снимал на профессиональные камеры, с ним были его операторы, Эндрю и Ти-Джей. Сразу заехали за автомобилем, арендовали мне большой „додж чарджер“, и я на нём понёсся куда-то в наступившей темноте, стараясь не отстать от чёрного „лексуса“ Брайана. После долгого и нервного дня навалилась усталость, давно пора спать, по московскому времени уже пять утра; ощущалась гнетущая утренняя пустота, и мне было очень трудно ехать в темноте на незнакомой машине по незнакомым улицам среди мелькания огней. Но как же хорошо, что в Лос-Анджелесе нет летящего мокрого снега и липкой московской грязи! Немного поели в японском ресторанчике и поболтали; я купил два яблока и растворимый кофе на утро — и мученически дорулил вслед за Брайаном до моего домика, где припарковался из последних сил. Разделся, просто всё бросил на пол рядом с кроватью, — и сразу заснул.
День как бездна.
Я всю жизнь буду благодарен Америке за то, что наконец отоспался за все годы московской нервотрёпки и недосыпа. Позагорав пару дней и придя в себя, я купил новый компьютер Hewlett-Packard и сел писать книгу! Я всю жизнь мечтал написать книгу, даже злился на себя, почему ничего не пишу, но если в Москве у меня и бывало спокойное время, то не хватало концентрации и настроя, да и на душе всегда было неспокойно. Кто бы мог подумать ещё месяц назад, что в Лос-Анджелесе я начну писать её на английском языке! И дни покатились один за другим: Брайан работал над фильмом, мы снимали разные интервью и эпизоды, я консультировал по вопросам допингового контроля. Наш документальный фильм должен был показать, как разительно расходится реальная жизнь с представлениями о ней.
В прессе не утихал шум после отчёта Дика Паунда в Женеве. Он продолжал руководить независимой комиссией и расследовать нарушения в лёгкой атлетике, в ВФЛА и IAAF. Готовились представить вторую часть отчёта; все в страхе затаились, а Паунд разошёлся и грозил новой информацией и шокирующими данными, превосходящими первую часть. Но ему строго сказали „фу!“ — он сдулся, и всё прокисло. В январе вышло куцее дополнение к первому отчёту. Решили, что не время пока тревожить IAAF и лорда Себастьяна Коу, Сергея Бубку и Полу Радклифф.
Тем временем я устал объяснять Брайану и его коллегам, что к чему, где в отчёте Паунд и компания что-то придумали, а где написали такое, чего сами не поняли. За неделю я подготовил разъяснения к отчёту Паунда в виде вопросов и ответов, традиционно назвав их Summa Contra Pound и Summa Contra IAAF. И в отдельном документе суммировал ошибки и неудачи ВАДА. Получилось понятно и интересно, я даже собирался перевести свои „Контры“ на русский язык, но отвлёкся и потерял к этому интерес. Нам нужно было записать несколько интервью с деятелями ВАДА и звёздами спорта, я составил список и последовательность вопросов, а Брайан летал по всему миру и опрашивал их по моему вопроснику. Оказавшись в Лос-Анджелесе, я начал более свободно спрашивать, пояснять и комментировать, Брайан это почувствовал и стал требовать всё более глубоких и глубинных признаний. Похоже, он начал подозревать о существовании какой-то великой и ужасной тайны, до которой непременно надо добраться.
Эта тайна — замена мочи во время Олимпийских игр в Сочи.
Я постоянно думал о замене проб российских олимпийцев в Сочи, о том, как всё у нас тогда прекрасно получилось, без единой ошибки. И не осталось ни следов, ни документов, я сам всё уничтожил и постоянно требовал от своих сотрудников сразу стирать сообщения с номерами проб и фотографии форм допингового контроля. И кто теперь может рассказать о том, что там было, кому и зачем это надо? Про случившееся знали — своими глазами видели открытые флаконы Б — только Евгений Блохин, Юрий Чижов и Евгений Кудрявцев. Но они не говорили по-английски на таком уровне, чтобы связно и уверенно изложить, как всё было спланировано и организовано, к тому же не знали до конца все скрытые пружины операции. На территории России рассказать о ней правду невозможно, это очень опасно, сразу можно очутиться под трамваем или в психиатрической клинике. У Чижова и Кудрявцева есть дети и жёны, а Евгений Блохин пропал, у него сейчас другая фамилия, ФСБ надёжно прячет его. Даже держа язык за зубами, Чижов и Кудрявцев были в опасности: их могла поджидать как бы случайная драка на парковке или в магазине, отравление алкоголем или автомобильная авария. Или внезапная остановка сердца. Всё может случиться в жизни.
Даже я, находясь в Лос-Анджелесе, не чувствовал себя в безопасности; но теперь это была не паранойя или навязчивый страх, как в Москве, а вселенская боязнь за мои знания, за память о невероятных событиях в истории борьбы с допингом, сплетённых с событиями моей жизни. Эта летопись хранилась у меня в голове — и в единственном экземпляре! А тут ещё вышел доклад об обстоятельствах убийства Александра Литвиненко, коварно отравленного полонием десять лет назад, — о тайной, но случайно раскрытой операции ФСБ. Это было одно из множества преступлений, совершённых путинской бандой в разных странах, чтобы скрыть правду и оборвать нити расследования. Это работало: подлые убийства оставались нераскрытыми, считались смертью при странных обстоятельствах. И у меня был ненулевой шанс пополнить этот список. Ведь случись со мной что-нибудь — и никто никогда не узнает, что творилось по ночам в сочинской лаборатории или каким был допинговой контроль в советские времена. Нельзя было допустить даже малейшего шанса, что моя бесценная информация потеряется или исчезнет. Поэтому накануне Нового, 2016 года мы с Брайаном записали большое интервью „в чёрной кофте“ о подготовке к Олимпийским играм в Сочи и о ночной замене проб в олимпийской лаборатории во время Игр. Закончив, мы сразу сделали несколько копий записи интервью и спрятали их у надёжных людей. Рассказав
