Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков
Брайан Фогель был так взбудоражен новым материалом, что стал менять фактуру фильма, почти забыв про Ланса Армстронга. Ему очень хотелось отснять моё объяснение про открывание „берегкитов“ с флаконами в руках, но где взять флаконы, ведь они остались в РУСАДА, в Москве. Никита Камаев вслед за Хабриевым ушёл в отставку в декабре 2015 года, но я всё же позвонил Никите и простодушно попросил прислать мне парочку „берегкитов“. Никита отказался и стал занудно учить меня жизни, утверждая, что флаконы с кодовыми номерами отслеживаются по всему миру и что немедленно встанет вопрос: откуда русадовские „берегкиты“ появились в Лос-Анджелесе?
“Ты узбагойся [успокойся], — с интонациями Comedy Club отвечал я ему, — в Лос-Анджелесе даже Терминатор появился; хватит мне сказки рассказывать!» В итоге Никита отправил две упаковки новых «берегкитов» на адрес Брайана в Малибу. Делая это с явной неохотой, Никита обмолвился, что идёт на такую уступку только потому, что скоро ему понадобится моя помощь — он приступил к написанию книги о фармакологических, то есть допинговых, программах в СССР и России; необходимы будут мои консультации для сверки данных и подтверждения важных фактов. Я сразу сказал ему, что такую книгу надо писать осторожно и лучше не в России и, самое главное, нельзя никому говорить об этом, особенно по телефону. Так что «берегкиты» мы получили уже после его внезапной и странной смерти, наступившей 14 февраля 2016 года. Но это я забежал немного вперёд.
16.2 Смерть Никиты Камаева. — Виталий Степанов
Перед Новым годом, 30 декабря, Тимофей Соболевский и Олег Мигачёв сочетались браком. Я снимал всю церемонию на видео и был счастлив вместе с ними. Так что новый, 2016 год оказался волнующим и снова невероятным. После моего интервью в чёрной кофте на фоне книжного шкафа, первого и массивного «слива» сочинских историй, мне стало легче. Записав на камеру свои откровения про наши ночные замены в Сочи, очухавшись и осмыслив, к чему это всё приведёт, я понял, что мы готовим страшную бомбу для всего спорта. В Москве, в бесконечной суете, под гнётом ежедневных директорских обязанностей, мне было не до глобальных обобщений и размышлений о будущем спорта и допингового контроля. Я был занят другим: лишь бы сегодня выстоять и завтра без бед отбиться. Но в Калифорнии времени было навалом, голова моя проветрилась и заработала с новой силой, мне снова начали сниться невероятные цветные сны. Однако для безопасности я переехал в другой дом, в Санта-Монику; теперь неподалеку от меня была знаменитая Деревянная лестница — я спускался по ней к океану и бегал трусцой вдоль пляжа. Фантастика!
И тут начались странные события. Результаты расследования убийства Александра Литвиненко были опубликованы 21 января; его, вне всяких сомнений, отравили полонием по личному указанию Путина. И министр Мутко вдруг проснулся и поведал миру, что мы с Тимофеем уехали в Лос-Анджелес; это случилось 27 января, и все подумали, будто мы улетели в США именно в этот день. Затем позвонил Никита Камаев и рассказал: 3 февраля скончался Вячеслав Геннадьевич Синёв, первый директор РУСАДА, предшественник Никиты, которого он сменил в 2011 году. Позвонила сестра Марина — 10 февраля в Адлере внезапно умер Юрий Думчев, мой друг со времён спартакиадной сборной школьников Москвы образца 1976 года, ровесник Синёва.
И что им не жилось!
Внезапная смерть Синёва расстроила Никиту, он позвонил в РУСАДА и попросил вывесить на сайте некролог, но его обидно отшили и дали понять: ты нам больше не указ и вообще теперь никто. Никита стал жаловаться мне, какие все вокруг сволочи и твари. «Вот тоже мне, бином Ньютона, какое открытие! — отвечал я с дружеской издёвкой. — А то ты не знал, что в Москве одни склочники, приспособленцы и подхалимы. Михаил Булгаков давно про это писал, только ты этого не замечал, когда был директором и все перед тобой ходили на задних лапках, выгибали спинки и мило улыбались».
Никита добавил, что временно перестал работать над книгой о советском и российском допинге, так как надо найти издательство и человека, который помог бы с её переводом на английский язык. Тут я не выдержал и набросился на него: «Ты вообще соображаешь, что делаешь? Ты заденешь и взбесишь столько людей, у тебя появится столько врагов, ты даже представить себе не можешь! У тебя есть домик в Валенсии, вот езжай туда и пиши, только каждую неделю делай несколько копий написанного и прячь по разным углам и друзьям. Потому что домик может внезапно сгореть вместе с компьютерами и всеми твоими документами и материалами. Сколько страниц ты написал?» — спросил я у него. Никита сказал, что написал страниц пятьдесят, а затем просто поразил меня новым сообщением: оказывается, он писал не на компьютере, а сразу на бумаге — авторучкой Montblanc, моим подарком ему на 50-летний юбилей. Он даже скриншоты страниц не отснял, да и вообще не собирался копировать и прятать копии — ибо в отличие от меня он «не параноик и не паникёр, а нормальный человек». Уезжать из своего дома на Круглом озере он не собирался, он жил там со старой 85-летней мамой, ей нужен постоянный уход. Остаток зимы и весну он будет сидеть с ней и писать книгу.
Я тоже сидел дома, в Санта-Монике, и писал книгу, у меня набралось уже страниц семьдесят, но работа шла медленно, мой английский не позволял писать с достаточной скоростью и при этом выражать словами все оттенки смысла и переживания. Закончив несколько страниц, я возвращался к написанному и раз за разом переделывал большие куски текста. И вот 14 февраля, не успел я сесть за свою писанину, как вдруг вякнул мой телефон — пришло какое-то сообщение. Смотрю, читаю и не понимаю: Гриша, Никита умер. Звоню ему, мне отвечает Анна, его жена, плачет и говорит, что Никита пришёл с лыжной прогулки, почувствовал себя плохо, прилёг, потом позвал её и объявил, что умирает. Никита был в сознании и говорил Анне, мол, удивительно, насколько всё получилось просто и банально — он умирает дома на руках у жены, и ещё сказал, что любит её. Глотая слёзы и хлюпая носами, мы проговорили целый час. Ведь только вчера я дважды говорил с ним, он мне видео прислал, как возился в лесу с заглохшим снегокатом и прутиком прочищал что-то в моторе.
В день смерти Никита с утра был в хорошем
