Киселевы: три брата, две сестры. Век ХIХ-й - Виктор Владимирович Королев

Мои свободные мечты

И песни музы горделивой

Заменит мне покой сонливый,

И жизни глупой суеты

Меня прельстят утехой лживой, —

И прочь прекрасное! Но ты —

Свидетель милой наготы

Моей поэзии шутливой…

Пускай тебе сии мечты

В веселый час представят живо

Лихие шалости любви…

Он приедет в Москву в 1829 году. Но быстро поймёт, что студенчество кончилось. У бывшего друга Киселёва совсем другие планы и прекрасные перспективы в карьере. Он пять лет как чиновник министерства иностранных дел и уже побывал по служебным делам в Персии. Новый друг Алексей Вульф записался в гвардию и где-то воюет. Из знакомых – никого. Разочарованный Языков вернётся в Симбирскую губернию, даже поступит на службу. Спустя три года врачи открыто назовут его диагноз – нейросифилис.

Болезнь быстро прогрессировала, и он отправится в Германию, где познакомится с Николаем Гоголем, и они вместе поедут в Италию. Несмотря на болезненное состояние, Языков продолжал писать и, по словам Гоголя, «достиг высшего состояния лиризма». Сложно сказать, где он это увидел. Не в этих ли строках?

Ученье, дружбу, вольность нашу,

Гульбу, шум, праздность, лень – я слил

В одну торжественную чашу,

И пил да пел… я долго пил!

Николаю Языкову было сорок три года, когда он составил список, кого хотел бы видеть на своих похоронах, и заказал поминальное меню. Его похоронили в Даниловом монастыре. Позже могила, как и могила Гоголя, была перенесена на Новодевичье кладбище.

Языков, Пушкин, Вульф и Алина Осипова

О Николае Киселёве Вульф не оставил в своих обширных дневниках ни слова. Он жил в Дерпте задолго до того, как там появились два добрых молодца с рекомендательным письмо к профессору Мойеру. Алексей Вульф тоже учился в университете, но на физико-математическом факультете. Он был знаком с Киселёвым, но не более того. Тот уехал в Москву, и Алексей тесно задружил с Николаем Языковым, который посвятил Вульфу немало стихотворений. Например, это:

Помнишь ли, мой друг застольной,

Как в лесу игрою тьмы,

Праздник молодости вольной

Вместе праздновали мы?

Мы лежали, хмеля полны;

Возле нас горел костер;

Выли огненные волны

И кипели. Братский хор

Песни пел; мы любовались

На товарищей: они

Веселые разбегались

И скакали чрез огни.

В нас торжественно бурлила

Чародейственная сила

Первой, девственной любви;

Мы друг другу объясняли

Сердца тайные печали

И желания свои.

Помнишь ли, как нежно-пылки,

В честь Воейковой, потом

Пили, били мы бутылки

У пруда, перед костром?

Есть смысл несколько подробнее рассказать о человеке, который отличался своеобразным (и во многом неприглядным) отношением к женщинам. Он был близок с Пушкиным, а через него – и со всеми друзьями великого поэта, а потому знал многое и то, что видел, подробно описал в воспоминаниях. За эти честные признания и детальные жизнеописания отдадим должное Алексею Николаевичу Вульфу. «Этот Ловлас», как звал его Пушкин, связан со многими героями нашего романа.

В книге «Пушкин в жизни. Спутники Пушкина» В. Вересаев пишет так:

«Вульф действительно был специалистом по любовным делам и производил, по-видимому, неотразимое впечатление на женщин. У него было много романов. Он был в долголетней связи со своей двоюродной сестрой, красавицей А. П. Керн, молодой женой старого генерала. Но предпочитал девиц, с которыми был осторожен, не доводил романов до конца, но и не довольствовался платоническими отношениями. Система его заключалась в том, чтобы, говоря его словами, незаметно от платонической идеальности переходить к эпикурейской вещественности, оставляя при этом девушку „добродетельною“, как говорят обыкновенно… Вот как рассказывает он про свои отношения с другой своей двоюродной сестрой, Лизой Полторацкой, сестрой А. П. Керн: „Я провел её постепенно через все наслаждения чувственности, которые только представлялись роскошному воображению, однако не касаясь девственности. Это было в моей власти, и надобно было всю холодность моего рассудка, чтобы в пылу восторгов не переступить границу, – ибо сама она, кажется, желала быть совершенно моею и, вопреки моим уверениям, считала себя такою“».

…Подобные отношения были у Вульфа и со сводной сестрой Алиной Осиповой. Причём он втянул в эту игру и Пушкина.

Тригорская помещица Прасковья Александровна Осипова состояла в некотором родстве с Пушкиными: её сестра была замужем за двоюродным дядей поэта по матери. Появление ссыльного Пушкина в её доме было встречено с восторгом. С Алексеем Вульфом, старшим сыном Прасковьи Александровны, приехавшим на каникулы, они тут же стали друзьями. Спустя два месяца Пушкин пишет Алексею в Дерпт:

Здравствуй, Вульф, приятель мой!

Приезжай сюда зимой

Да Языкова поэта

Затащи ко мне с собой…

Запируем – уж, молчи!

Чудо – жизнь анахорета!

В Троегорском до ночи,

А в Михайловском до света;

Дни любви посвящены,

Ночью царствуют стаканы,

Мы же – то смертельно пьяны,

То мертвецки влюблены.

Позже одна родственница сообщит Вульфу: «Наш приятель Пушкин сумел занять чувство у трёх сестёр. Алина, вероятно, тебе опишет подробно поездки свои и последствия оных. Она меня пугает своим воображением и романтизмом…»

О том, что Алина Осипова – романтическая натура «с воображением», Алексею Вульфу можно было не напоминать. Он это знал лучше всех: его и Алину, сводных брата и сестру, связывали особые отношения. Но никто из членов семьи не догадывался об этом…

Алексей приехал из Дерпта в Тригорское на зимние каникулы. Как и мечтал Пушкин, был «бутылок полный ящик», катание на лошадях с бубенцами, стрельба из пистолетов и прочие рождественские шалости. Чаще всего их было трое – Вульф, Алина и Пушкин. Поэт остался в Тригорском и на Новый год, и на святки. Ему было занятно наблюдать за своим новым другом и застенчивой, быстро краснеющей Алиной.

А потом было лето. И, получив приглашение Прасковьи Александровны, Пушкин помчался в Тригорское. Все были просто счастливы, несмотря на то, что Алексей не смог приехать. Алина смотрела на поэта такими сияющими глазами, что он просто потерял голову. А как он был счастлив, когда им вдвоем разрешили поехать в