Одинокий мальчишка. Автобиография гитариста Sex Pistols - Стив Джонс
Единственный раз, когда от него был хоть какой-то толк, произошел на Рождество 1972 года – пока мама готовила праздничный ужин, мы с ним пошли в пивнушку. Я неслабо нарезался – возможно, потому, что с этим мудаком чувствовал себя ужасно некомфортно – вернулся домой, и начались «вертолеты» по комнате. Когда закрываешь глаза и знаешь, что вот-вот блеванешь. Я сидел в обнимку с унитазом, – с Рождеством, мать твою! – спустился вниз и увидел, что «Вершина популярности» уже началась. Я тут же пришел в себя, потому что Род Стюарт исполнял «You Wear It Well», и помню, как, пьяный, уставился в черно-белый экран, пытаясь врубиться, какого же цвета его пиджак.
Глава 9. Мужик с вилами
Приблизительно в то время, когда я вернулся из Бенстед-Холл в Баттерси, мама с Роном завели волнистого попугайчика. Может быть, скучали по мне сильнее, чем я думал, нуждались в замене, правда, когда я вспомнил, что они сделали с Брюсом, мне показалось странным, что они захотели завести еще одного питомца. Но попугайчик был забавным. Сидел в клетке в гостиной, и не успел он появиться, как начал крыть матом, и, когда пришел инспектор из Бенстед-Холла, маме пришлось отнести птичку на второй этаж. В квартире редко раздавался смех, но эта ситуация здорово всех повеселила. И спустя несколько лет я постараюсь опустить Билла Гранди в стиле того волнистого попугайчика…
Однако на тот момент музыка была единственной отрадой в жизни. Все остальное было тем еще дерьмом. Не пойми меня неправильно, я сполна насладился прелестями подросткового периода. Мы любили ходить в паб «Птичье гнездо» (весьма в тему, учитывая, сколько пташек мы там снимали) с восточной стороны Кингс-роуд. Дорога рядом с ним вела на мост Альберта[56], и метров через тридцать пять находилась «Аптека Челси», где по выходным устраивали дискотеки. Даже несмотря на то, что мы ходили туда еще с пятнадцати-шестнадцати лет, нам никогда не отказывали и всегда пускали. Не помню, чтобы нас хоть раз попросили показать водительское удостоверение или что-то подобное. Ты говорил, что тебе восемнадцать, и тебя пропускали.
Я в то время не искал серьезных отношений. Когда мне было лет пятнадцать, нарисовалась одна девчонка, у меня к ней были искренние чувства, но она оказалась недоступной, потому что уже встречалась с парнем. Однако вскоре они расстались, но как только я понял, что теперь она может быть моей, отпало всякое желание. Меня всегда привлекали недоступные телки. Это заводит. С обычными девчонками, которым я нравлюсь, сразу же становится ужасно скучно. В то время я не догонял, почему так происходит, но теперь понимаю, что все это, вероятно, идет из детства и общения с мамой. Она ведь тоже всегда казалась недоступной, а потом еще этот случай с отчимом… Все было слишком запутанно.
Какой бы ни была причина, я лет с пятнадцати шел на улицу Пикадилли[57] и снимал проститутку, и считал это совершено нормальным. Секс по-прежнему был для меня чем-то новым, и меня переполняли эмоции – видишь, что горит красный фонарь, затем поднимаешься наверх и думаешь про себя: «Сейчас перепихнусь всего за 10 фунтов, и с ней даже разговаривать не нужно». Раньше ходить по району Сохо было стремно, потому что на улице ошивались опасные подозрительные типы, и педофилов хватало. Даже если ты точно не знал, что тебя ждет, потому что об этом не распространялись, как сейчас, ты все равно понимал, что рискуешь, отчего адреналин в крови зашкаливал. Несколько раз я цеплял трипак, потому что гондонами раньше не пользовался. Я и сейчас не пользуюсь, но это другая история – в шестьдесят лет не так просто добиться стояка, не говоря уж о том, чтобы душить своего дружка каким-то надувным шариком.
Можно ли сказать, что ночные бабочки с ранних лет повлияли на мое отношение к женщинам? Не мне судить. Но к тому времени, как мне исполнилось шестнадцать-семнадцать, я любил быстренько перепихнуться, и поминай как звали. Таким было мое характерное поведение. Мы с Куки трахали множество телок – не одновременно (ну, как правило). Но и местными тусовщиками нас не назовешь. Всегда искали чего-то нового и необычного. И однажды нарвались на парочку трансвеститов, которые называли себя «тупыми красавицами».
Было это еще до знакомства с Малкольмом Маклареном, и я не помню, как это произошло. Возможно, мы сидели в пивнушке, где они выступали, и решили зависнуть с ними после шоу. Как бы там ни было, я знаю, что мы с Куки несколько раз ходили гудеть к ним на хату, и для двух самцов из рабочего класса это было весьма необычно. Но с «красавицами» оказалось весело, и не припомню, чтобы к нам подкатывали. Наверное, им было за счастье оказаться в компании двух молодых жеребцов.
В Лондоне в начале семидесятых шоу трансвеститов были весьма популярны – хоть немного скрашивали мрачный и угрюмый диккенсовский пейзаж. На эти шоу ходили чуть ли не семьями, и пока мамочки и папочки угорали, детишки подглядывали через занавески в пабе, пытаясь увидеть, что же там происходит. Когда сегодня в «Инстаграме» я наряжаюсь, как гей-персонаж Фабиан Фонтейн из Эрлс-Корт, все это тянется с тех времен – тогда-то я и запомнил это манерное поведение. Разумеется, все могло бы получиться иначе, учитывая то, что случилось со мной в детстве, но я никогда не испытывал ненависти к геям; наоборот – мне всегда было комфортно в их присутствии. Они напоминали мне подпольную публику, с которой я чувствовал себя почти как дома.
В возрасте пятнадцати лет я был в Баттерси, когда снимали финальную сцену фильма «Злодей» (1971), где Ричард Бёртон сыграл бандита-гея. В то время на такое смотрели с подозрением (и презрением), и вряд ли эта роль помогла карьере Бёртона в будущем, но мне нравилось. Сцену снимали возле железной дороги, над арочными сводами – оттуда я швырял булыжники с моста, – и я стоял в стороне и наблюдал, как снимают эпизод.
Я никогда не знал, догадывались мама или отчим о том, какой херней я занимался, да и что с того, если бы они узнали? Да, мне было не по себе, если их вызывали в полицию; Плащ-невидимка все еще защищал меня, но края уже немного поистрепались, особенно когда я прилично напивался. И складывалось впечатление, что предки только и ждали, чтобы я поскорее свалил из дома. Тем не менее, когда я все еще фанател от Рода Стюарта и жил в Баттерси, помню, подумал: «Вот стану рок-звездой и куплю маме нормальный дом». Поэтому во мне по-прежнему были здоровые амбиции.
Многие алкаши говорят, что после первой рюмки их уже не остановить. То же самое касается нариков, сидящих на героине, только зависимость еще сильнее. Но я не чувствовал ничего подобного ни в первом, ни во втором случае. Когда я стал ходить на Кингс-роуд с ребятами – Куки, Джимом, Хейзи и Сесилом, нашей обычной бандой, – мы литрами глушили светлое пиво или водку с лаймом. Но не было такого, что я только и думал, как бы поскорее нарезаться, не успев утром глаза продрать. На первом месте для меня по-прежнему было желание что-нибудь спиздить, на втором – передернуть затвор.
Ладно, иногда я ездил на пивзавод «Карлсберг», но это, повторюсь, было нечасто. Я еще не выжирал алкоголь банками. Но, несомненно, заметил разницу, когда в моей жизни появилось бухло. Оно давало ощущение комфорта. Когда я был трезвым, то чувствовал себя довольно
