Страницы из дневника - Владимир Амфитеатров-Кадашев
_____
Новая жертва Совдепу. Каринского{140} за его смелый доклад убрали{141}. Не привлекай к суду за государственную измену «товарищей слева»! Мотивировка по обыкновению идиотская: «За разглашение данных предварительного следствия», хотя даже дураку понятно, что эти данные не имеет права разглашать лицо частное, а следователь может, если считает нужным, их опубликовать. Вообще, большевиков выгораживают: новый министр А.С. Зарудный, как говорят, «сторонник освобождения». Любопытно сравнить эту мягкость в отношении государственных изменников со строгостями по отношению к бывшим министрам, коих держат в Петропавловке без предъявления обвинений, в условиях таких, какие не снились никакому царскому режиму. А между тем еще недавно у нас один из членов следственной комиссии говорил, хватаясь за голову: «Но ведь они ни в чем не виноваты, кроме превышения власти, а превышение власти можно найти у любого должностного лица!» И тем не менее, ни в чем не повинных людей держат в крепости. Самая свободная страна, черт бы ее побрал!
_____
Исключительные полномочия, возникшие после 3—6 июля, правительство с энергией, достойной лучшей участи, направляет исключительно на подавление «реакции». Перед Совдепом, перед Финляндией, перед хохлами — Керенский, как овца, но перед генералом Гурко или Вырубовой — молодец! герой! Закон о заграничной высылке пока применил: 1) к Гурко, придравшись к его частному письму к императору, в котором Гурко выражал свою личную преданность{142}. На деле тут другое: Керенский сводит с Гурко личные счеты; 2) к Вырубовой, Манасевичу-Мануйлову и еще нескольким столь же опасным для государства личностям. Гурко удалось выехать. Но Вырубову и К° в Гельсингфорсе или в Вихимякае задержала толпа матросни, которая потребовала, чтобы их вернули обратно, и правительство, столь властное в отношении к хромой женщине, позорно струсило перед пьяной бандой пиратов.
_____
Императора увезли в Тобольск. Говорят, что это дело рук красавца Вити. Я не очень люблю царя, но поступок с ним, конечно, безобразие. Революция не сдержала своего честного слова — отпустить государя за границу{143}. Впрочем, ведь «революция есть право на бесчестие». /.../
ДНЕВНИК. ПЕТЕРБУРГ
Октябрь 1917 — январь 1918
20 октября
Сегодня состоялось редакционное совещание «Вольности»{144}, обсуждавшее конфликт папы с издательством. Говорили долго, все без толку, ибо устранить главную, хотя и потаенную причину конфликта мы не в силах: вся беда в том, что сейчас для казаков папа слишком дорог — понадеялись они на деньги Ярошинского, не взяли, когда давал, а теперь — не дает, и первоклассный редактор им сейчас не под силу: поэтому-то интриги Львова-Абашидзе, этого Янкеля при Тарасах Бульбах, имели успех. А все-таки жаль, что нет Севского: он сумел бы уладить это дело. Обсуждение наше прервалось внезапным появлением Леви, взволнованно сообщившего, что Совдеп постановил взять власть в свои руки и что образован Военно-революционный комитет. Конечно, редакционные дела сразу были забыты: все вскочили, заговорили. Познанский и Ашешов высказывались оптимистически: по их мнению, не исключена возможность, что повторится июль — восстание будет усмирено. Пильский смотрит мрачнее: слишком непопулярен Керенский среди тех, кто мог бы его защитить; даже люди, отнюдь не считающие, что захват власти Совдепом будет полезен как толчок к реакции, полагающие, что это слишком дорогая цена, не пойдут защищать эту бесстыдную политическую б...
21 октября
Пока все спокойно. Interview Троцкого немного напоминает щедринского волка: «Может быть, я тебя съем, а может быть, и — ха-ха! — и помилую!» Но все-таки, видимо, в Смольном не решаются жечь все мосты. Ах, если бы сейчас нашелся настоящий человек! Но, увы, настоящий сидит в Быхове, в тюрьме{145}, а на истерическую дрянь из Зимнего никаких надежд. К тому же социалы крутят хвостом, Гоцлибердан «ведет переговоры»: слишком хочется этой сволочи «кабинета из 12-ти Пешехоновых»{146}, слишком они ненавидят нас. А тем временем в Смольном наглеют: желания торговаться все меньше и меньше; зачем торговля, если можно скушать и так? Однако выступление все еще под знаком вопроса. Многие надеются, что это — один шум, вроде как в опере: «Мы пойдем, мы убьем», а сами ни с места. В таком тоне, по крайней мере, высказался Миша Орлов, которого я встретил сегодня на Невском: он приехал с фронта и завтра уезжает в Москву.
23 октября
Отличилась наша революционная демократия! О, паршивые импотенты! О, квинтэссенция пошлости и мерзости! Болтуны, сволочь! Институтка из Зимнего прибежала в Предпарламент в полной истерике, граничащей с безумием. Вопила, что в городе готовится вооруженное восстание, и умоляла поддержать. Как ни гадок наш собственный Александр Македонский, но в данном случае его нельзя было не поддержать. И, тем не менее, поддержка пришла только с правой стороны, забывшей все гадости, все измены и предложившей резолюцию о полной поддержке Кабинета. Левые же предали свой же собственный Кабинет, приняв двусмысленную, уклончивую резолюцию. Правда, сейчас это вообще маловажно: по-моему, настали времена, когда вопрос решается пулеметной стрельбой, а не резолюциями, но в нашем блудословном Отечестве всякая брань на вороту висит, и, натурально, отказ Предпарламента хорошенько обложить большевиков может способствовать намерению Троцкого нас скушать. О настроении институтки говорят разное: кто уверяет, что она в боевом пылу — «Voici le sabre! voici le sabre! voici le sabre de mon pe-e-ere!»[38], — a кто — что совсем раскисла и, будто бы, уезжая из Мариинского дворца, изрекла, приглашая кого-то в Зимний: «Поедем ко мне, в последний раз пообедаем с шампанским». Пока власть приняла единственное решение: развести мосты, чтобы мастеровщина и всякая сволочь Выборгской и Петербургской сторон не пробралась в город. Вследствие сего папа вынужден был остаться ночевать у нас.
25 октября
Не знаю, чем кончится все это. Верю и надеюсь — не надолго, через неделю — конец! Но в Питере — они победили! Зимний, осажденный ими, долго не продержится, тем более, что, как сейчас рассказал Греков, Совет Союза казачьих войск распорядился убрать донцев, защищавших дворец. По слухам, ушли также юнкера 1-й школы и павлоны{147}. Трудно осуждать их за это: ведь им пришлось бы сражаться за правительство, сделавшее
