Страницы из дневника - Владимир Амфитеатров-Кадашев
Неприятное известие: сейчас звонил Смирнов. Он из окна своего министерства видел, как высадились кронштадтцы. Это плохо: эти ребята, пожалуй, внесут некий порядок в восстание.
5 июля
Нелепость продолжается: улицы полны бунтующими толпами, но, к счастью, напуганными, робкими, которые кидаются врассыпную от первого выстрела. Причем выстрелы производят обычно они сами. Сейчас явился с Невского репортер Поливанов, «раненый»: когда началась непонятная стрельба, публика в ужасе пала на мостовую и какая-то барышня заехала французским каблуком Поливанову прямо в переносицу. К несчастью, далеко не все раны так невинны: Поливанов видел, как везли нескольких несчастных, истекавших кровью. Говорят, есть и убитые. Трусость толпы поразительна. Сейчас звонил Д’Актиль и рассказывал, что вчера целая рота, шедшая по Невскому, от случайного выстрела кинулась, как баранье стадо, в подворотню дома, где помещается редакция «Свободных мыслей», причем кто-то случайно ткнул штыком стоявшую во дворе лошадь Ильи Василевского. Лошадь заклеили пластырем, и, к великому возмущению Д’Актиля, эта толстая свинья Василевский все-таки поехал на несчастном животном к себе на Новую Деревню, хотя кучер и протестовал. В общем, если бы нашелся настоящий человек, Петербург можно было бы успокоить в один час, одною ротою. Но беда, что нет человека. Половцев{134} — шляпа, слушающаяся Временного правительства, а Временное правительство, или, вернее, вьюн Некрасов{135}, занимается телефонными разговорами с Совдепом, который совершенно потерял голову — ни туды Микита, ни сюды Микита. Его сегодня едва не разогнали кронштадтцы, ворвавшиеся в Таврический и разодравшие ризы на Чернове. Красавца Витю спас Троцкий, возопивший: «Матросы! Краса и гордость русской революции! Кто здесь за насилие?» А жаль все-таки, что в суматохе Витю не прикокнули.
6 июля
Слава Богу, позор кончается! Спас дело Переверзев{136}. В ночь на сегодня он представил представителям гарнизона документальные данные о подкупе большевиков немцами, и возмущенные солдаты решили выступить против большевиков. Уже вчера казаки без труда (хотя, к сожалению, с ранеными и убитыми) рассеяли нестройную толпу на Миллионной и на Невском, а сейчас идет быстрое усмирение восстания. Юнкера без боя заняли дом Кшесинской{137}. Петропавловка, которой так боялись, что бабахнет по городу, сдалась без выстрела. Внушает опасение лишь Кронштадт. Молодец Переверзев. За это ему можно простить и дачу Дурново, и дом Кшесинской.
7 июля
Кронштадт сдался и выдал Рошаля, Раскольникова. Арестованы Троцкий, Луначарский. В Торнео, говорят, зацапали Коллонтайку. Но вместе с тем правительство не может и, главное, не хочет воспользоваться своей победой. Под давлением Совдепа, который сейчас занят одним: как бы спасти большевиков. В противовес правительственному следствию избрана какая-то совдепская следственная комиссия — все больше жиды и один даже с именем Крохмаль{138}. Левые газеты возмущаются «нарушением неприкосновенности членов Совета», выразившимся в аресте большевиков (это уже сущая нелепица — вообразили, что они и в самом деле «парламент»!). Ленин и Зиновьев скрылись, найти их не могут и, боюсь, не хотят. Керенский страшно популярен. Его зовут «единственным человеком» и уповают, как на Бонапарта после Маренго. Но он ведет себя странно: зачем-то спас от ареста эту гадину Нахамкеса, по слухам, накинулся на Переверзева за разглашение документов, хотя именно Переверзев спас положение. В этом Керенскому усиленно помогает Некрасов, с озлобленностью ренегата выявляющий «левое лицо». /.../
/О, несчастнейшая из стран земных! Только что спаслись от измены в Петербурге — новое злодейство, новая измена: победоносное наступление превратилось в паническое бегство совершенно распущенной солдатни, которая позорно улепетывает от немецких разъездов и «доблестно» грабит, насилует, убивает мирных жителей (ужасы еврейских погромов в Калите и Галиче превышают Кишинев). Положение так грозно и страшно, что даже Временное правительство услыхало отчаянный вопль Корнилова и Савинкова: вводится на фронте смертная казнь, убран лиса Брусилов, замененный непреклонным Корниловым. Боже, спаси Россию!/
А внутри России идет другой погром: демагогия Чернова и разжигание с.-ров сделали свое дело — вся страна пылает аграрными беспорядками, беспощадными, такими, каких не знали в 1905-1906 гг. В Рязанской губ. мужичье двигается целыми таборами, словно татарская орда, оставляя за собой пепел помещичьих усадеб. В Симбирске зверски убит кн. Вяземский, один из культурнейших помещиков. Ужасны беспорядки в Тамбовской губ., этой «вотчине» красавца Вити[37], где он почему-то окружен почти божеским уважением. А в Питере эс-эришки уверяют, будто бы «революционная демократия» сдерживает эксцессы. А старая дура бабушка Брешко-Брешковская наивно говорит: «Не понимаю, почему все так возмущаются разгромами. Ведь помещиков же предупреждали, чтоб они уезжали из усадеб».
Оправдание красавца Вити Советом министров — сплошной позор. Что этот нахал не понимает, что нельзя оставаться в правительстве, когда тебя обвиняют в издании журнала, направленного против твоей Родины («На чужбине») и в прикосновенности к вооруженному грабежу, — это естественно: на то он и В.М.Чернов, самый наглый из наших, с позволения сказать, «деятелей». Но не может Кабинет считать достаточною «реабилитацией» постановление, сделанное в тесном кругу «своих людей», объявленное без разъяснений, даже без опровержений: просто: «наветы», «травля» и... перед всеми стоит гражданин, чище снега альпийских вершин!
Похороны казаков, павших 3—6 июля
Зрелище величественное и трогательное. Совдепу очень этого не хотелось. Возникла идея, по пошлости и мерзости вполне достойная социалистических голов, — устроить общие похороны «жертв 3—6 июля», то есть смешать павших за Родину с гнусною большевицкою падалью. Но казаки так дружно встали против этой профанации, что социалистам пришлось поджать хвосты. Шествие растянулось бесконечное: венков видимо-невидимо, части на этот раз подтянулись и шли великолепно. Мы смотрели из окон Союза. Первоначально предполагалось, что Союз в полном составе примет участие в процессии, со знаменем. Но от этого отказались, так как казаки решили не допускать знамен в шествие (и правильно: довольно этих красных лоскутьев!). Поэтому только Василий Иванович, как почетный председатель, украшенный Георгием{139}, поехал к Исакию на отпевание, и там отличился, (если не врет!), заявив во всеуслышание: «Ну уж и министры у нас. Один порядочный человек — Керенский, да и тот, по правде говоря, никуда не годится!» Поведение Керенского на похоронах было довольно странно: все время хотел показать, что главный
