Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков
А мой коктейль — это огромный шаг вперёд.
Давайте отметим, продолжал я отбиваться, что я никому коктейль не рекомендовал и никого в применение стероидов не вовлекал, это делали другие люди. Члены сборных команд применяли стероиды годами — до меня и без меня. Но именно мой коктейль позволил в десять раз снизить потребление стероидов, и мы избавились от побочных осложнений. Я уверен, что лет через десять, когда со стероидами разберутся спокойно, без ваших газетных вырезок и публикаций в интернете, мой коктейль станут продавать в аптеках людям после сорока для улучшения самочувствия. Я избавлю мужчин от непродуманной и опасной заместительной тестостероновой терапии, и мой коктейль понравится даже женщинам, разве что, может, дозировку надо снизить раза в три.
«Агент ФСБ» — это была ещё одна точка преткновения в наших препирательствах в Asylum Office. Слово «агент» в английском языке и американском понимании имеет довольно серьёзное звучание и профессиональный смысл. Это в России можно работать врачом и в свободное время быть агентом по продаже косметики или корма для кошек. В США, если ты являешься агентом, всё очень серьёзно. Так что моим адвокатам пришлось прибегнуть к испытанным способам защиты — to blurry line, то есть размывать линии и смазывать картину, и to distill to the simplest point, то есть раскладывать существо вопроса на простые составляющие и мелкие детали, рассеивать внимание и не давать противной стороне прийти к нежелательному выводу. Во-первых, утверждали мы, я не получал деньги от ФСБ и не участвовал ни в каких мероприятиях или операциях, проводимых ФСБ. Во-вторых, для спецслужбы я был ценным источником информации о допинговых проблемах и возможных угрозах для российских спортсменов, звеном в цепи передачи важной информации. Когда меня просили изложить проблемы и оценить риски, я готовил аналитическую записку или обзор. Вот и всё — и на этом вопрос о моём «агентстве» разрешился.
Мы полгода ждали официального решения по предоставлению мне политического убежища, но его всё не было. Нас снова пригласили на интервью, теперь с другой дамой, и мы снова прошлись по всем извилинам моей биографии; год за годом, по бесчисленным заграничным поездкам, что я там делал и с кем встречался. И снова тишина. В случае отказа мы были готовы подать в суд Нью-Йорка на Asylum Office и опротестовать решение об отказе предоставления политического убежища.
Но и отказа не было!
17.9 Апелляция Мутко в CAS
Лето 2018 года прошло в бесконечных правках моих показаний и аффидавитов для слушаний в CAS и для помощи ВАДА в расследовании допинговых нарушений в России. А тут ещё Мутко выступил со своей апелляцией в CAS. И снова полезло такое враньё, что оставалось только удивляться: неужели нельзя было подойти к вранью и выдумкам творчески, изобретательно и ответственно? Якобы мы с Никитой Камаевым и Тимофеем Соболевским создали преступную группу, которая вымогала деньги у федераций, тренеров и спортсменов под угрозой, что их пробы будут объявлены положительными. Да нам троим за такие дела на следующий же день проломили бы головы и подожгли машины, и никого бы не нашли. К тому же Никита и Тимофей друг с другом не общались, я не разрешал через мою голову делиться информацией или что-то обсуждать за моей спиной.
Алексей Великодный (его впервые представили как свидетеля) вдруг поведал, что никаких писем мне он не отправлял. Якобы это мы с Тимофеем использовали его пароль и почтовый ящик, отправляя друг другу сообщения о пробах. Только зачем мне нужен почтовый ящик Великодного для связи с Тимофеем, если Тимофей сидел на втором этаже, а я — на четвёртом, в минутной доступности? Те, кто диктовал Велику такую глупость, понятия не имели, как ведётся оперативная работа с использованием «левых» почтовых ящиков. Передача информации между соучастниками ведётся через черновики, которые доступны только тем, кто имеет пароль и может войти в почту. После прочтения черновик письма стирается.
И письма из ящика никуда не уходят!
Но главный прокол обманщиков был в том, что письма уходили с айфона! Ни у меня, ни у Тимофея никогда не было айфонов, мы были андроиды, old school. А у Велика был! Далее, он должен был заниматься какой-то работой, и тут Великодный снова был вынужден врать; точнее, кто-то сочинил для него эту чушь, не проверив факты: якобы в 2013 году он участвовал в строительстве лабораторий в Москве и Сочи, бывал на совещаниях и сообщал мне о проблемах со строительством. Однако обе лаборатории были построены и сданы в эксплуатацию в конце 2012 года! У меня хранятся документы и протоколы совещаний — Великодного среди их участников не было, да и делать ему там было нечего.
Примечательно, что Чижов и Кудрявцев уверяли, что, будь в стене лаборатории дыра, её заметила бы инспекция ВАДА. Однако и тут нестыковка: после того, как в мае 2013 года Чижов просверлил дыру, никаких инспекций здания и помещений больше не проводилось, проверяли только процедуры, методики и качество работы: приём проб, проведение анализов и обработку результатов! В ноябре Тьерри Богосян приезжал на предварительную аккредитацию, потом в январе 2014 года Оливье Рабин провёл заключительную аккредитацию и выдал нам сертификат. В комнаты № 124 и 125 они вообще не заходили. Да если бы и зашли, то что — они сняли бы галстуки и пиджаки и стали бы лазить под столами, двигать шкафы и тумбочки, которыми были заставлены стены, и ковыряться в розетках? Дыра с двух сторон имела заглушки и была похожа на неиспользуемую розетку, так что никаких подозрений не вызывала.
Кудрявцев, большой специалист по фальсификации протоколов, переделал бумажки так, чтобы казалось, будто в Сочи нам пробы привозили днём — и они сразу, буквально через час или полтора, попадали в руки зарубежных экспертов и шли на анализ. Однако в ЛИМСе имелись все подписи и временные отсечки по каждой пробе, кто и что делал, когда какая аликвота была взята, куда и кому отправлена на анализ. И когда каждый анализ начался и завершился. Увы, в январе 2018 года данные ЛИМС были ещё не готовы для представления в CAS. А российская сторона представила не их, а подсунула какую-то таблицу
