За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

Увы, долго, как прежде, не засиделись, Михаил Афанасьевич к двум часам ночи устал и отправился спать. Еще часик, и ушел Ермолинский.

Первого января снова надрывался телефон, все, кто только мог, звонили и поздравляли, желали в новом году скорейшего выздоровления. Шкваркин аж три раза позвонил, всякий раз спьяну забывая, что уже обозначился. А второго января Всесоюзное радио объявило о новом награждении званием Героя Социалистического Труда:

– За многолетнюю и плодотворную деятельность по разработке новейших систем советского оружия – Дегтярев Василий Алексеевич.

– И все? Только его?

Оказалось, да, только Дегтярева, никого больше.

– Миша, неужто ты и впрямь думал, что тебя тоже?

– Да нет, конечно, но где-то в изнанке души чесалась надежда. Вдруг наградят сразу нескольких, и меня в их числе.

Чудо, но после уничтожения «балезени» настало улучшение, не так сильно мучили головные боли, почувствовался прилив сил, уже не хотелось безвольно лежать, тянуло гулять по морозной Москве. Он стал есть, что хотел, с ограничениями – кусочек осетрины, бутербродик с икрой, пирожок с курятиной, судачок в маринаде, телячьи фрикадельки – и любимая еда не вызывала резких скачков болезни.

– Зря, что ли, мы ее расстреляли? – ликовал поручик Шиловский.

Но продолжалось это всего неделю. На православное Рождество Елена Сергеевна повела мужа в церковь. Он шел и радовался:

– Вот мы и дошли до того, что стали в церковь ходить! И знаешь, мне как-то от этого очень весело. И силы прибавляются не меньше, чем от пиявок.

– Миша! Как можно сравнивать то и это? Раб Божий Михаил!

– А что я такого сказал? Кстати, что я все этому бездушному письма писал? Может, теперь выбрать повыше инстанцию? Может, небесная канцелярия после ремонта стала лучше работать?

– После какого ремонта?

– А ты разве не читала в газетах? Там, на небесах, полностью разобрали перекрытия, поставили новые, а то, знаете ли, тверди небесные расшатались за тысячи лет. Стены новые возвели, окна венецианские…

От их дома до храма Воскресения Словущего пешком пять минут, но и за эти пять минут он, поначалу бодрый, ослаб.

– Надо дойти, – требовала благочестивая жена.

– Да-да, надо, – бормотал он в ответ. – Не то не простит, что я его изобразил таким. Это еще не поздно исправить. А вот «Записки покойника» я уже вряд ли успею дописать.

– Успеешь, – сердито возразила жена. – Настраивай себя на то, что еще все успеешь. А главное, свой настрой передай ему. И он поможет.

В храме встали у дверей. Люди выходили, некоторые узнавали его, приветствовали:

– С праздником! Рады вас видеть! Хорошо, что вы пришли.

Булгаковская Москва. Центральный дом литераторов на Поварской, 50/53

[Фото автора]

Но его уже тошнило и шатало:

– Пойдем, маленькая, домой, мне прилечь надо.

Дома сказал:

– Но все равно хорошо, что мы к нему сходили. Поздравили с днем рождения. Может, кому-то из волхвов тоже плоховато было, тошнило, слабость. Но он все равно пришел поклониться светоносному младенцу.

Празднуя светлое Христово Рождество, он снова развеселился, позволил себе чуть больше обычного и даже рюмку коньяка, и на другой день белок подскочил в десять раз выше нормы. Пришлось снова голодать и лежать, укутавшись в одеяло. Морозы ударили лютые, и в квартире 44 приходилось ходить, тепло одеваясь.

– Свинья! Даже не позвонил. Ни разу не справился о моем здоровье. Не мерзнем ли мы в хлипкой квартирке. Не надо ли Литовского выкинуть из Лаврушинского, а в его квартирищу поселить нас. Какое бессердечие! – ругал он кого-то, не называя имени, но и без того понятно кого.

Перед старым Новым годом Михаил Афанасьевич скинул с себя хандру и взбодрился:

– Надоело жевать морковку. Эдак я в кролика превращусь! Одеваемся, едем на Поварскую.

В Союзе писателей он хотел увидеться с Фадеевым и заставить его похлопотать о новой квартире, потому что после запрета на «Батум» Калишьян, естественно, никаких своих обещаний не выполнил. Но Фадеев, сказавший по телефону, что будет на месте, на самом деле отсутствовал.

– Третий день уже, а значит, неделю, не меньше, – ответила секретарша. – Болеет.

Характер болезни неуловимого Александра Александровича объяснять не требовалось. И Булгаков потянул жену в ресторан Клуба писателей, бормоча стишата Маяковского:

– Не знаю, петь ли, плясать ли, улыбка не сходит с губ. Наконец-то у наших писателей будет, едрена, свой клуб.

Ресторан ЦДЛ располагался в Дубовом зале бывшего особняка Олсуфьевых, который в прежние времена служил масонской ложей. Интерьер в стиле средневековых замков, дубовые панели, колонны, обшитые мореным дубом, черные готические столы и стулья. Булгаковы уселись за столик у буфетной стойки. Ожидая официанта, Михаил Афанасьевич долго любовался огромным камином, тем самым, из которого в «Мастере и Маргарите» на балу у сатаны появлялись гости. Он заказал сто граммов водки, волованы с черной икрой и французский суп-крем вишисуаз, Елене Сергеевне – жареные котлеты из дичи.

– Вот так! И никакой вам балезени! – развеселился Булгаков, намахнув первую рюмку и закусив икорным волованчиком.

– Только бы никто не подсаживался, – взмолилась жена.

В Клубе писателей подсаживались непременно, но на сей раз долго никто не нарисовывался. Михаил Афанасьевич был в синих очках, чтобы свет не резал глаза, и в своей сдвинутой к затылку бархатной шапочке, описанной в «Мастере и Маргарите», только без буквы «М», с золотой кисточкой, свисающей сбоку. На него смотрели со всех сторон, как на покойника с того света, и, когда пианист окончил исполнение одной мелодии и еще не приступил к следующей, в мертвой тишине услышалось, как какая-то глупая девица за одним столиком со Всеволодом Вишневским пропищала:

– Булгаков? Как? Он разве еще жив?

Вишневский щеголял военной формой, подчеркивая, что он только что с финской передовой, да и то ненадолго, утром – опять на Карельский перешеек, рвать линию Маннергейма. Встретившись глазами с Булгаковым, Всеволод Витальевич послал ему почтительный поклон, и Михаил Афанасьевич ответил ему столь же приветливо. Но никто не подсаживался, пока в Дубовый зал не вошел Немирович-Данченко. Увидел Булгакова и тотчас подсел с таким видом, будто его только и ждали.

– Ну как вы, голубчик? Как здоровье?

– Извольте видеть, пью водочку, ем икорочку. Вам что заказать?

– Нет, спасибо, у меня уже заказан столик возле камина. Как отдохнули в Барвихе?

– Великолепно. Всех обыграл на биллиарде. Каждый день катался на лыжах, купался в проруби.

– Да вы, я гляжу, вообще молодцом? Как же вам удалось избавиться от столь тяжкой болезни?

– Особая диета, основанная на волованах с икрой, «Ерофеиче» и курении папирос исключительно сорта «Казбек». – И