За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

– Кто вы? – тихо спросил.

– Здрасьте, на свет вылазьте! – удивилась. Где же он ее видел? Мишей назвала. Долго думал и понял: он и есть Миша.

– Я – Миша? – пожелал удостовериться.

– М-да… Такого даже во времена морфýшки не бывало. А ты что, не помнишь, что ты Миша?

– Помню, – пробормотал и устал, провалился в забытье.

Очнулся на другом боку. Тусклая и убогая комната. Простонал. Знакомая женщина тотчас выросла перед ним. Дико, до остервенения захотелось сочной и красной вкусной плоти, даже вспомнилось, как она называется: арбуз.

– А теперь? Кто я, по-твоему?

– Мы с вами арбуз ели.

Рассмеялась и всплакнула одновременно:

– Миша, ты живой! И температура хорошая.

– Миша это я. Да, я – Миша.

– А я кто?

– Не помню. Арбуз ели. Арбуз хочу.

– Точно, арбузами объедались. На станции Беслан. Жрать нечего было, одними арбузами… Надо же, арбуз! А кроме арбуза мы с тобой ничего не ели, не делали? Я ведь жена твоя Татьяна. Таня. Тася. Не помнишь?

– Что-то такое. Тускло. – И опять в забытье.

Проснулся – темно.

– Арбуз хочу!

– Да где тебе арбуз взять? Март месяц!

– А где Иван? Где Николка? Сестры? Варя, Вера?

– Ух ты! Этих всех упомнил. Спохватился. Бедный мой! Молоко есть. Будешь?

Молока попил. Она его с ложечки попоила. И опять заплакала:

– Живой! Доктор сказал, или перейдешь через кризис и будешь жить, или, скорее всего, сегодня помрешь. Значит, ты сегодня заново родился. Если бы только мог себя видеть – скелетик!

Он и сам, начиная двигать руками или ногами, чувствовал их невесомость. Пробормотал:

– Мы с тобой вчера краковскую колбасу жарили.

– Хо-хо! – усмехнулась она, от души радуясь, что муж приходит в себя. – Какую тебе краковскую! С самого Киева такую пищу не видали. Постой, постой… Ты что, думаешь, что мы еще под Киевом скрываемся?

– А разве нет?

– Господь с тобой, Мишенька! То было летом прошлого года, а нынче уже март этого. Ты что, не знаешь, где мы находимся?

– Нет.

– Во Владикавказе, вот где.

– Вла… ди… – И снова забытье охватило его.

Очнувшись, открыл глаза и застонал от солнечного света, мучительно бьющего по зрению. Накрыл свои очи невесомой дланью. Вспомнил, что жену зовут Таней, и позвал ее:

– Таня!

– Госссподи! – прибежала радостная. – Вспомнил! Кто я тебе?

– Жена. А как мы из-под Ки… во Владикавка… оказа…?

– Ты правда ничего не помнишь?

– С трудом. Ехали. Арбузы.

– Тогда… С чего начать?.. Под Киевом мы от большевиков прятались. Сначала боялись, что тебя опознают как врача у петлюровцев. Потом Ваня с Николкой сарай сколотили в лесу, обложили ветками. Мы уже там все вместе прятались – мы с тобой, Ваня с Колей и Вера с Варей. Не помнишь?

– Припоминаю. А краковскую?

– Краковскую мы с тобой вдвоем до того жарили и ели. Как тебя на этой краковской запнуло? Потом пришли деникинцы, красных выгнали. Их киевляне хлебом-солью встречали, а они стали всех шерстить, кто красным помогал, кто петлюровцам. Леонид Юрьевич вернулся, он уже при генерале Маевском состоял.

– Май-Маевском, – поправил выздоравливающий.

– Правильно, Май-Маевском, – кивнула она и засмеялась: – Коли ты уже меня поправляешь, стало быть, сам поправляешься.

– Булгаков, – вдруг выплыло в его сознании и вышло из уст.

– Булгаков – это ты. Я, кстати, тоже Булгакова. В девичестве Лаппа.

– Лаппа… Лаппу я помню.

– Татьяна Николаевна. Будем знакомы. – И протянула ему худую ладонь. Он пожал ее своей кистью скелета. Улыбнулся и произнес:

– Михаил Афанасьевич.

– Точно, Афанасьевич. Только теперь не через фиту, а через ферт.

– Май-Маевский, – пробормотал Булгаков и ярко вспомнил, как он к нему ходил на аудиенцию. – Я имел с ним разговор…

Генерал-лейтенант Владимир Зенонович Май-Маевский с приходом Белой армии в Киев стал полновластным диктатором города и первым делом устроил жесточайшую расправу над всеми, кто хоть как-то был заподозрен в приверженности к большевикам или петлюровцам. Не разбирая дел, легким движением руки подписывал смертные приговоры.

И уже горестно вздыхали обыватели:

– Что при синих, что при красных, что при белых…

Вскоре Карум добился аудиенции для трех братьев Булгаковых. Юнкер-инженер Николай Булгаков получил направление в одесское Сергиевское артиллерийское училище и вскоре отправился в город у моря. Иван Булгаков, уже успевший послужить в январе 1919 года в Астраханской монархической армии, теперь поступил в Добровольческую и пока остался в Киеве. Третьим в кабинет к Маю, как именовали генерала все офицеры, вошел старший брат Михаил. Первым делом он увидел, как генерал, стоя у шкафа, опрокидывает в себя рюмку водки и закусывает редиской. Тучный, великомордый, с малюсенькми глазками из-под малюсеньких круглых очечков. Вспомнилось, как Гоголь определял такую форму головы: редька хвостиком вверх. Генерал глянул на Михаила недовольным взором:

– Ну-с, а вы, молодой человек, чем у нас знамениты?

– Пока ничем, – ответил Булгаков и гордо добавил: – Но буду очень знаменитым.

– Не задерживайте, прошу вас, – поморщился Май. – Пал Васильч, – обратился он к адъютанту, – какие у вас сведения относительно сего господина?

Ходили слухи, что этот Павел Васильевич, как никто, умеет организовать для своего генерала ночные оргии, доставать самых красивых женщин, лучшие напитки. Потому-то так высоко ценится своим сюзереном.

Адъютант извлек из папки документ и положил его перед генералом:

– Булгаков Михаил Афанасьевич, одна тысяча восемьсот девяносто первого года рождения, из той же благочестивой семьи Афанасия Ивановича Булгакова. По окончании университета служил военным врачом в прифронтовой линии во время Брусиловского прорыва. Заслужил лучшие отзывы. Далее работал земским врачом в Смоленской губернии. По возвращении в Киев записался добровольцем в армию гетмана для отражения наступления войск Директории. При Петлюре был мобилизован в армию Украинской Народной Республики, но ненадолго. Пришли красные. При них вместе с братьями скрывался в лесах под Киевом.

– Короче говоря, куда его? – Владимир Зенонович вновь подошел к шкафчику и повторил водку с редиской. – К нам или в расход?

– К вам, – вместо адъютанта поспешно выпалил Булгаков. – В расход мне бы не хотелось.

– Ну, к нам так к нам, – сказал генерал и щелкнул ногтем по бутылке, показывая адъютанту, что она опустела. – Отправим-ка его на Кавказ. А то он тут, глядишь, опять в леса сиганет.

– Холодно будет в лесах-то, – усмехнулся Михаил Афанасьевич.

Прославленный герой войны с Германией показался ему опустившимся пьянчужкой, и, собственно говоря, так оно и было. Аудиенция состоялась в конце сентября, а ровно через два месяца Деникин снял Май-Маевского с поста командующего Добровольческой армией в Харьковской области, то бишь на Украине и в Центральной России, за пьянство, моральное разложение, чрезмерную жестокость и грабежи, а на его место назначил барона Врангеля.

– Стало