Валериан Куйбышев. «Буду отстаивать свою программу» - Андрей Иванович Колганов
Численное превосходство противника штурмующие компенсировали военно-техническим превосходством. В течение 31 августа и 1 сентября продолжалась артиллерийская и авиационная бомбардировка города, сопровождавшаяся значительными разрушениями и пожарами. Эмир бежал из своей столицы еще в ночь на 31 августа, а 2 сентября, после упорных уличных боев, Старая Бухара была взята. Взятие города сопровождалось массовыми грабежами со стороны как советских войск, так и местного населения. Попытки некоторых командиров и комиссаров воспрепятствовать этому практически не дали результатов, потому что часть командных кадров сама участвовала в грабежах[152]. Это в дальнейшем довольно сильно подорвало авторитет советской власти и немало способствовало затяжному характеру басмаческого движения.
В Бухарском эмирате была провозглашена Бухарская Народная Советская Республика. Куйбышев в числе других участников Бухарской операции 5 сентября был награжден новым бухарским правительством серебряной шашкой. Однако Валериан Владимирович от награды отказался, заявив, что не сделал ничего такого, что заслуживало бы награды.
Успешная деятельность Куйбышева в качестве члена Турккомиссии ВЦИК и СНК РСФСР была бы невозможна без предшествующего опыта, приобретенного в Реввоенсовете Восточного фронта. Именно работа в Южной группе Восточного фронта и в Астраханской группе войск заставила его, помимо военно-политических и чисто военных вопросов, заниматься еще множеством разнообразных дел, необходимых для обеспечения боевой работы войск Восточного фронта. Попутно ему приходилось вникать в проблемы, связанные с ролью территорий, занимаемых Восточным фронтом, в снабжении Центральной России топливом и продовольствием.
Но те задачи, с которыми Куйбышев столкнулся в Туркестане, были гораздо более сложными и разносторонними. Фактически ему приходилось брать на себя разрешение любых проблем, от которых зависело проведение политики советской власти в Туркестане. Прежде всего нужно было учитывать особенности мусульманского региона с населением, почти поголовно неграмотным и находящимся под влиянием религиозных авторитетов как формальных, так и неформальных – улемов, мулл, шейхов, суфиев и т. д. Так, например, приходилось считаться с существованием традиционного шариатского суда, легализовав его наличие и стремясь лишь постепенно вводить его в рамки основных положений советского законодательства. Немалые проблемы доставляли противоречия между русскими и украинскими колонистами (особенно в Семиречье), с одной стороны, и местным дехканством – с другой. Эти противоречия упирались прежде всего в неравноправное решение вопроса о наделении землей, когда русские колонисты получали привилегированное положение и, кроме того, прибегали к захватам земель местного населения, подвергшегося репрессиям за участие в восстании 1916–1917 годов. Но и сами восставшие, нередко прибегавшие к уничтожению русских переселенцев, вызывали к себе стойкое недоверие со стороны европейской части жителей Туркестана.
Положение усугублялось ошибками в национальной политике, допущенными местными работниками в 1918–1919 годах. Значительная часть из них не доверяла местному населению, относилась к нему с пренебрежением, считая отсталой реакционной массой, не интересовалась его нуждами, не содействовала разрешению его проблем и старалась не допускать к участию в государственном строительстве в Туркестане. Эти противоречия вызвали внутреннюю борьбу в компартии Туркестана, и хотя наиболее запятнавшие себя колонизаторскими замашками руководители в результате этой борьбы в середине 1919 года были отозваны из Туркестана, проблема была далека от разрешения. Куйбышеву пришлось столкнуться с тем, что колонизаторские привычки глубоко укоренились не только среди местных руководителей, но и среди рядовых русских рабочих и крестьян.
Крайне сложными и запутанными были те причины, которые привели к формированию басмаческого движения. Поэтому в борьбе с ним невозможно было уповать на чисто военные решения или на пропагандистскую работу. Куйбышеву и его товарищам по Турккомиссии приходилось учитывать имеющие глубокие корни межобщинные и межплеменные противоречия, глубокое недоверие к представителям советской власти, возникшее на почве грубых ошибок партийных и советских руководителей, вынужденных реквизиций для обеспечения Красной армии и политики хлебной монополии.
Крайне слабая связь Туркестана с Европейской Россией путями сообщения вынуждала Куйбышева обращать сугубое внимание на состояние железнодорожного транспорта. Об этом дает представление информационная сводка Турккомиссии, направленная Куйбышевым в Москву. В ней, например, он сообщает данные о состоянии подвижного состава железных дорог и о ходе ремонта вагонов и паровозов[153].
За 1919–1920 годы Куйбышев из партийного работника губернского масштаба, каким он был в 1918 году, превращается в военно-политического руководителя, обладающего личным боевым опытом. Довольно неприглядный эпизод бегства из Самары при подходе к ней отрядов Чехословацкого легиона и неумелое руководство организацией обороны города целиком остаются в прошлом. Куйбышев научился не только не кланяться пулям, находясь в гуще боя, но и разбираться в тактических и оперативных вопросах. Недаром Фрунзе, посланный на ликвидацию последнего оплота Врангеля в Крыму и на Юге Украины, в сентябре 1920 года просил к себе помощником Куйбышева, которого он хорошо успел узнать по совместной боевой работе на Восточном фронте, а затем и на Туркфронте.
Правда, Политбюро ЦК РКП(б) еще в июне 1920 года приняло решение: «Отозвать из Туркестана т. Фрунзе на Запфронт и т. Куйбышева для работы в Самаре»[154]. Куйбышев узнал о нем лишь около двух месяцев спустя, и это известие его не обрадовало. Он пишет Фрунзе письмо[155], в котором просит того ходатайствовать перед ЦК об отмене назначения в Самару. В его доводах есть ссылка и на формальные соображения – он остается членом РВС Туркфронта, и от этой должности его никто не освобождал, есть и неприкрытая обида на пренебрежительный, по его мнению, характер принятого решения – не указали, в какой именно организации в Самаре ему предстоит работать и на какой должности. Действительные мотивы его возражений против назначения в Самару остаются не вполне ясными. Отчасти о них можно догадаться по высказываемой в этом письме просьбе о назначении его в Москву, в Питер, в другой крупный промышленный центр или на фронт.
По делу Куйбышева хлопочет в Москве и член Турккомиссии, член ЦК РКП(б) Я.Э. Рудзутак. Он ведет переговоры о другом назначении с секретарем ЦК Н.Н. Крестинским, о чем сообщает Куйбышеву письмом[156]. Вероятно, в результате этих переговоров Крестинский счел нужным письменно объясниться перед Куйбышевым, изложив ему мотивы, которым руководствовался ЦК, проводя назначение в Самару: в результате склоки в Самарской парторганизации ее покинул ряд способных работников, и требовалось укрепить ее состав[157].
Куйбышев, скорее всего, отдавал себе отчет в том, насколько за прошедшие два года выросли его способности как партийного, советского и военного работника, и без ложной скромности искал
