Пролог. Документальная повесть - Сергей Яковлевич Гродзенский

Конечно, отец определял, в какой вуз мне поступать после школы. Он хотел, чтобы я шел в медицинский. Очень нужная профессия в любой жизненной ситуации, особенно это чувствуется в заключении. Он с философским образованием много хлебнул горя из-за своей гуманитарной профессии. Вот что он пишет по этому поводу в своем «Дневнике»: «Инженеру и вообще имеющему твердую специальность легче, чем нам историкам, филологам, философам, экономистам, юристам и вообще «болтологам», как иногда зовут нас незадачливые студенты, признающие только точное знание. Для них гуманитарные науки – потолок недосягаемый. Смешно и жалко смотреть на них порой, когда они беспомощно лепечут, запутавшись в трех соснах диалектики. Но смеяться, кажется, будут они над нами. Ну куда я денусь со своим диаматом?»

Приведу рассуждения А. И. Солженицына из «Архипелага ГУЛАГ»: «Архипелаг – это мир без дипломов, мир, где аттестуются саморассказом. Зэку не положено иметь никаких документов, в том числе и об образовании. Приезжая на новый лагпункт, ты изобретаешь: за кого бы себя выдать? В лагере выгодно быть фельдшером, парикмахером, баянистом, – я не смею перечислять выше. Не пропадешь, если ты жестянщик, стекольщик, автомеханик. Но горе тебе, если ты генетик или не дай Бог философ, если ты языковед или искусствовед – ты погиб! Ты дашь дубаря на общих работах через две недели.

Не раз мечтал я объявить себя фельдшером. Сколько литераторов, сколько филологов спаслось на Архипелаге этой стезей! Но каждый раз я не решался – не из-за внешнего даже экзамена (зная медицину в пределах грамотного человека да еще по верхам латынь, как-нибудь бы я раскинул чернуху), а страшно было представить, как уколы делать, не умея. Если б оставались в медицине только порошки, микстуры, компрессы да банки, – я бы решился»[48].

Но я не представлял себе, как буду работать врачом, если с детства боюсь людей в белых халатах, при виде крови мне становится не по себе, а делать, например, укол мне тяжело, из-за того, что причиняю боль другому. В то же время я не имел ответа на вопрос, который задают всем детям с раннего детства: «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» Впервые я услышал этот вопрос лет в пять, всю жизнь задавал его сам себе, но и теперь не знаю ответ.

Кончилось тем, что я поступил в радиотехнический институт и по окончании его получил диплом инженера электронной техники. Когда семейный совет решил, что я поступаю в инженерный вуз, отец стал очень переживать из-за моего возможного провала на вступительных экзаменах. За математику, физику и английский язык он, правда, был относительно спокоен. Мои школьные пятерки, разбавляемые редкими четверками, некоторую уверенность все же ему внушали. И потом, по этим предметам, по мнению папы, все можно просто выучить, имея хорошую память.

Но как я смогу в условиях ограничения по времени и в нервозной обстановке написать сочинение на заданную тему?! И это при убогости моего языка и абсолютного неумения связно излагать свои мысли даже устно! Чтобы как-то помочь бесталанному отпрыску, Яков Давидович сочинил «Методическую памятку пишущему экзаменационное сочинение по литературе», и правда довольно полезную – привожу сей документ во второй части книги.

Но он еще придумал мне настоящее испытание. Свои последние школьные каникулы я проводил в детском санатории в Ессентуках. И по настоятельнейшей рекомендации отца периодически должен был писать родителям письма, в которых излагать события последних дней из моих будней в санатории. Каждое такое послание представляло собой полноценное сочинение на свободную тему, написанное по плану с обязательными составляющими: введение, основная часть и заключение.

Почтовая связь в те годы работала хорошо. На каждое письмо я очень быстро получал ответ с подробным разбором мной написанного. Разумеется, с указанием всех орфографических ошибок (если, не дай Бог, такие находились), стилистических погрешностей, логичности рассуждений, следование плану и т. д. По резкости суждений и степени критичности ответные письма моего папы значительно превосходили статьи Дмитрия Писарева «Пушкин и Белинский».

Честно должен признаться, что в то время, как другие ребята с нетерпением ждали любой весточки из дома, я надеялся, что «почтальон обойдет меня стороной». В результате отец отбил у меня охоту писать личные письма на всю жизнь. И если возникает необходимость послать поздравление, то из-под моего пера выходит что-то совершенно убогое.

За сочинение на свободную тему «В жизни всегда есть место подвигу» на вступительном экзамене я получил пятерку. А после того, как я сдал все пять экзаменов на отлично, набрав, таким образом, 25 баллов из 25 возможных, похвала отца выглядела очень сдержанной: «Молодец, сын. Ты доказал, что обладаешь весьма крепким задом».

Даже по прошествии 60 лет я не могу забыть просто переполняющее меня тогда чувство обиды. Как будто и Яков Давидович почувствовал на сей раз некоторую неловкость, потому что через какое-то время заметил:

«Сережа, я так хвастался твоими успехами, что теперь чувствую себя не в своей тарелке».

Годы спустя я задумался о поступлении в аспирантуру, начал самостоятельные научные исследования, одним словом, готовился встать на нижнюю ступень карьерной лестницы в науке. Поделился с отцом своими планами, высказав при этом серьезные сомнения в конечном успехе из-за отсутствия хоть какого-то таланта. Ответ папы был неожиданным: «Я уверен, сын, что с твоими способностями, трудолюбием и великолепным умением держать удар у тебя все получится».

Сказано это было с какой-то спокойной уверенностью, позволяющей думать, что отец все же верил в мое будущее. После похорон отца за поминальным столом несколько раз повторялась удивлявшая меня фраза, что «отец мной гордился». И еще в открытке Павла Исааковича Подляшука от 24 июня 1967 года меня насторожили слова: «Как сын – уже профессор, гроссмейстер или кто?»

В 1967 году я был выпускником вуза, лишь подумывающим о поступлении в аспирантуру, да и главные достижения в шахматах были в будущем. Профессором и гроссмейстером я стану лишь десятилетия спустя. Чем же были вызваны слова, окрашенные иронией тактичного человека? Похоже, Яков Давидович и в этом случае в глаза, не зная меры, меня ругал, а за глаза, так же не зная меры, хвалил.

«Ты не представляешь, как ты на меня похож», имея в виду характер, сказал как-то отец. Одно сходство более чем очевидно – это чтение