Избранные воспоминания и статьи - Осип Аронович Пятницкий

положением и что они протестуют. Собрание единодушно решило принять участие в демонстрации. Тут же были назначены десятники. Каждый из них должен был явиться 1 Мая (18 апреля[2]) вечером, после работы, в один из переулков, прилегающих к Большой улице (главной улице Вильно), на которой была назначена демонстрация, вместе с девятью демонстрантами.

В назначенный срок я явился с девятью товарищами. К моменту выхода на Большую улицу все были в сборе. Главная улица сразу наполнилась рабочими и работницами, которые смешались с гуляющей буржуазной публикой. Конные казаки и полиция учуяли, что на улице присутствует в большом количестве необычная публика и насторожились. Вдруг был выкинут красный флаг. В разных местах неуверенно запели. Началась суматоха. Магазины спешно закрылись, а гуляющая публика шарахнулась в сторону. Казаки и полиция бросились на демонстрантов, и нагайки хлестали направо и налево. Это было, пожалуй, первое боевое крещение для Виленских рабочих{8}.

В следующем, 1900 г., майская демонстрация приходилась на праздничный день. Год от одной демонстрации до другой не прошел даром. Уже не ставился вопрос о том, где проводить 1 Мая — в лесу, на квартирах или на улице. По всем союзам было объявлено, что будет демонстрация, и каждому союзу были указаны сборный пункт и час. Сборный пункт был назначен в саду, в конце Большой улицы. На демонстрацию явилось немало народу и без тех мер, которые предпринимались год назад.

Когда демонстранты вышли из сада, налетели казаки и стали их избивать. В результате оказалось много избитых и арестованных{9}.

Если бы меня тогда спросили, к какой социал-демократической организации я принадлежу, я бы не мог ответить с такой точностью, как каждый ответил бы на этот вопрос теперь.

Работа в профсоюзах заключалась тогда главным образом во втягивании в нелегальный союз все большего числа рабочих и работниц данной профессии, в борьбе за сокращение рабочего дня и за повышение зарплаты. Какие-то организации присылали руководителей кружков из членов союза. Несомненно, что перед демонстрациями представители союзов созывались тоже какой-то организацией, но, насколько я могу припомнить, нас этот вопрос тогда не интересовал.

У меня на квартире была свернутая типография «Рабочего знамени»{10} (эту типографию у меня взял Моисей Владимирович Лурье, который был одним из организаторов группы «Рабочего знамени», издававшей нелегальную газету того же названия). В то же самое время я ездил в Ковно за литературой и привозил ее в Вильно для организации Бунда благодаря личным связям, которые у меня сохранились еще из ковенских кружков.

Наконец летом 1901 г., когда я уже крепко был связан с организацией «Искры», в один из моих приездов в Ковно по делам «Искры» местные бундовцы предложили мне принять участие в организации и ведении стачки рабочих по сплаву леса в Германию по реке Неману. Я, конечно, согласился.

В этой стачке принимали участие рабочие, по возрасту солидные, но очень несознательные. Их впервые организовал мой старший брат. Держались они очень дружно, бастовали несколько недель. Не могу не отметить симпатии остальных рабочих Ковно к бастующим. Мы знали, что забастовка будет выиграна, ибо хозяева не захотят упустить сезон, но необходимо было оказать бастующим материальную помощь, а денег, конечно, не было. Тогда мы на бирже предложили рабочим дать нам часы, кольца и другие вещи для заклада в ломбард, чтобы вырученные деньги пошли бастующим. Рабочие откликнулись, и забастовка была выиграна, после чего участники ее возвратили деньги. Среди забастовщиков были произведены аресты, но толпа ворвалась в участок слободки и всех освободила.

В кружках мы, слушатели, воспитывались в духе социал-демократического интернационализма. Поэтому думаю, что в союзе дамских портных, секретарем которого я был, велась работа центром виленской организации РСДРП. Нам рассказывали о заграничных социалистических партиях. У меня было тогда такое представление, что русским рабочим будет очень трудно добыть себе такие свободы, которые уже имеются у заграничных рабочих, что последние придут нам на помощь и вместе с ними нам удастся ввести такой строй, при котором можно было бы читать, что хочешь, не боясь арестов за хранение революционной литературы, при котором полиция не вмешивалась бы в стачки и не избивала бы в участках. Получилось совсем наоборот: спустя 18–20 лет ни в одной капиталистической стране рабочий класс не добился того немногого, о чем я тогда мечтал, зато рабочий класс России покончил с капиталистическим строем в России, завершает построение бесклассового социалистического общества и помогает пролетариату всего мира.

Я не помню, чтобы в тот период где-либо в кружках заговаривали о Бунде или ППС{11}, которые появились на сцене. Помню только, что нередко появлялись прокламации, которые я, как и другие активные рабочие из союзов, распространял по заранее намеченному плану. Организация распространения литературы была поставлена тогда лучше, чем у ряда нелегальных заграничных компартий теперь. Группа товарищей являлась в определенное место, и там каждый получал пачку прокламаций для распространения на одной или нескольких улицах. Выполнив поручение, он должен был явиться в условленное место и заявить об исполненной им работе. Таким образом центр знал всегда, где случилось что-либо и где удалось распространить литературу.

Кто издавал прокламации, за подписью какой организации они были — меня тогда не интересовало. Я знал, что это нужно для пролетариата, для дела, значит можно идти на риск, на арест, на избиение, на все.

1900 г. прошел уже в дискуссии между представителями Бунда, РСДРП и ППС. Бунд и кружки РСДРП завладели нелегальными профсоюзами еврейских рабочих (а может быть они и организовали их). ППС стала конкурировать с Бундом и кружками РСДРП. Тактика профсоюзов провалилась, ибо за несколько лет они ничего не добились от хозяев. Во время сезона хозяева шли на уступки рабочим, но как только наступал так называемый мертвый сезон, т. е. время года, когда количество заказов уменьшалось, хозяева отбирали все обратно.

Еще до первого моего ареста (март 1902 г.) я понял, что не только сезонная работа у ремесленников заставляла профсоюзы топтаться на одном месте. Причины были глубже. Еврейские рабочие организовались раньше, и работать среди них было легче, чем среди литовцев, поляков и русских. Руководящий центр еврейских рабочих — Бунд не работал и не хотел работать среди неевреев. Вот пример: после моего побега из тюрьмы в августе 1902 г. я скрывался в Житомире у одного видного товарища бундовца (кличка его была «Урчик»). Я присутствовал на заседании комитета Бунда, где обсуждался вопрос о том, что русские рабочие в Житомире по своей несознательности тормозят экономическую борьбу еврейских рабочих, ибо при стачках