Избранные воспоминания и статьи - Осип Аронович Пятницкий
В 1903 г. я встретил в Берлине руководителя одного виленского кружка, слушателем которого я был. Он за границей примкнул к Бунду. Я спросил его, почему Бунд обособляется от рабочих других национальностей, — ведь еврейские рабочие этого не хотят. На это он мне ответил: «„Искра“ не спрашивает, чего хотят рабочие, а проводит линию, которую она, „Искра“, считает правильной и нужной для рабочих. То же делает и Бунд».
ППС выступила со своей программой политической борьбы против царской России, за отделение Польши от России и пр. Нам, нескольким лицам, это очень импонировало, но мы уже получили интернациональное социал-демократическое воспитание в кружках, поэтому ППС уже не могла нас привлечь.
В это время появился в Вильно слесарь Файвчик (его фамилия, как и фамилия многих других товарищей, нам не была известна и осталась неизвестной). Он приехал из Парижа, где был членом группы «Освобождение труда»{12}. Я стал горячим сторонником этой группы после того, как т. Файвчик изложил мне ее программу. В начале 1900 г. Файвчик познакомил меня с братом Мартова{13} — Сергеем Цедербаумом (Ежовым{14}). Последний был уполномоченным от группы товарищей, которые подготовляли издание газеты «Искра», с которой в конце 1900 г. слилась группа «Освобождение труда», и я стал искровцем.
Не оставляя мастерской, воспользовавшись связями от прежних кружков и связями с членами Бунда, я вначале помогал налаживать для «Искры» транспорт литературы из-за границы в Россию и отправку людей за границу (транспорт литературы и связи с Россией для газеты «Искра», которая выходила за границей, были в то время насущной задачей).
Спустя некоторое время, когда Ежову начали давать из-за границы сведения, куда направлялся транспорт литературы и где его нужно получить, Ежов стал меня посылать за литературой на границу. Это на продолжительное время отрывало меня от работы в мастерской, а так как такие отрывы почти всегда совпадали с сезонной работой, то после сезона мне отказывали в работе. Приходилось бедствовать и даже голодать.
После переезда из Ковно в Вильно я заключил с одним хозяином договор на целый год на условиях оплаты по 5 рублей в неделю. Перед рождеством хозяин уволил одного рабочего. Тогда мы все забастовали — в самое горячее для хозяина время. Забастовку мы выиграли, когда же начался мертвый сезон, он быстро нашел случай, чтобы разделаться со мной как с «руководителем» забастовки. В это лето (1900 г.) меня несколько раз посылали в Ковно с освобожденными из участка товарищами и позже на границу с товарищами, которые ехали за границу по делам «Искры». Воспользовавшись моими частыми отъездами, хозяин уволил меня в такое время, когда невозможно было найти работу. Без работы я пробыл до зимы. Мне пришлось отказаться и от обедов и от квартиры (или, лучше сказать, мне отказали и в квартире и в обедах). Зато работы в союзе было по горло. Как секретарю союза мне приходилось читать и объяснять устав союза вновь вступавшим членам, бороться против ухудшения условий труда в мастерских.
Но тут произошел случай, еще более ухудшивший мое положение. Однажды одним бундовцам или вместе с другими социал-демократическими организациями вздумалось праздновать не то день рождения Гутенберга, не то годовщину изобретения им печатного станка (политические организации в Западном крае очень часто прибегали к подобным методам работы, которые давали хорошие результаты, ибо праздники сплачивали собравшихся). Представители нескольких союзов, в том числе и я, отправились по Либаво-Роменской железной дороге в дачную местность, близ того места, где устраивался праздник. В одной из дач мы остались ночевать с расчетом быть в лесу рано утром, чтобы там все подготовить к празднику. С нами была одна женщина. Мы уступили ей комнату внутри дачи, а сами разделись в передней и пошли спать на террасу. Все мы проснулись очень рано, но, увы, не могли двинуться с места. Над нами зло посмеялись воры: они забрали все наши вещи — от ботинок до шляп. Положение было скверное, не в чем было даже пойти на соседние дачи за помощью. Как назло, никто не приходил на дачу, ибо все остальные товарищи были заняты приготовлениями к празднику. В таком положении мы пробыли до середины дня, когда наконец к нам заглянула знакомая работница, которая, узнав, в чем дело, пошла по дачам собирать для нас одежду. Мне достался такой костюм, в котором днем ходить по улицам было невозможно. Сюртук (еще сносный) и рабочие брюки маляра. Ботинки были: один мужской, а другой женский. Костюмы у остальных оказались не лучше. У меня, кроме костюма, украли паспорт и взятые с большим трудом в долг 50 копеек. Заявлять о пропаже мы не могли, ибо почти у всех были с собой прокламации, нелегальные книжки и другие запрещенные вещи. Для меня вся эта история была тяжелым ударом и сильно ухудшила мое и без того трудное материальное положение. Я влез в долги, от которых освободился только к концу зимы.
Но бедствия и лишения не могли заставить меня бросить партийную и революционную работу. Осенью я получил наконец работу.
В марте 1901 г. Ежов направил меня на границу сопровождать т. Коппа{15} и заодно нащупать почву насчет получения литературы «Искры». Когда я был уже в Вильковишках (около границы), ко мне обратились товарищи бундовцы, лично мне знакомые, с просьбой помочь им отвезти большой транспорт литературы в Вильно или Двинск. Я согласился — не ехать же обратно пустым. Но этот транспорт где-то сильно задержался, и мы, несколько человек, вынуждены были ждать 2–3 недели в маленьком городке Мариамполе. Наконец все было готово, и мы поехали по направлению к Вильно по железной дороге. На станции Пильвишки к нам в вагон должны были внести литературу. На платформе мы видели чемоданы и товарища, который должен был организовать подачу их. Но поезд тронулся, а чемоданы остались. Позже мы узнали, что
