Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2019 - Коллектив авторов

А. Р. Чем вы можете объяснить подобное невнимание? Современных переводов так и не появилось. Публиковались же в СССР новые переводы Данте, Ариосто и других великих итальянцев. Чем «провинился» у нас именно «Освобожденный Иерусалим»?

Р. Д. Я не вижу ничего удивительного в том, что в советское время появление книги, в названии которой присутствовал бы Иерусалим, да еще «освобожденный», было делом совершенно немыслимым по вполне объяснимым причинам: прежде всего антирелигиозным, а позднее и политическим. В 1947 году отрывки из поэмы в переводе Осипа Румера были вкраплены в известную «Хрестоматию по западноевропейской литературе», а в 1974 часть двенадцатой песни в переводе Е. Солоновича была надежно упрятана в недра еще более внушительного тома «Европейские поэты Возрождения». В постсоветский период, в 2007 г., перевод В. Лихачева был переиздан в «Библиотеке зарубежного поэта», видимо, с целью заполнения этой лакуны.

А. Р. Если я правильно понимаю, то ваш перевод предлагает переосмыслить подход к чтению поэмы, ее интерпретацию. Название «Освобожденный Иерусалим» сегодня на слуху даже у тех, кто никогда не слышал о Торквато Тассо. В какой мере оно отвечает содержанию книги?

Р. Д. Сама история названия, как и все перипетии, связанные с многочисленными прижизненными изданиями поэмы, заслуживают отдельного подробного рассказа. Дело в том, что Тассо находился в лечебнице для душевнобольных, когда различные варианты поэмы «Готфрид», как она была озаглавлена в рукописи, появились в разных городах Италии, причем без ведома и согласия автора. Сначала в 1579 году одна Песнь была включена в генуэзскую антологию «Стихотворения разных прекрасных поэтов», затем в 1580 году в Венеции вышла сокращенная версия поэмы (четырнадцать песен из двадцати «с чудовищными типографскими ошибками»). Наконец в 1581 году в Парме появилось полное издание, теперь уже под названием «Освобожденный Иерусалим». Название это было придумано благонамеренным другом поэта Анджело Индженьери, усмотревшим в нем перекличку с титулом вялой, дидактической поэмы Джанджорджо Триссино «Освобождение Италии от готов» (1548).

А. Р. Постойте. Насколько мне известно, общепринятое русское название поэмы Триссино звучит как «Италия, освобожденная от готов».

Р. Д. Совершенно верно. И в случае с Триссино, и в случае с Тассо буквальный, неосмысленный перевод названий на русский язык не соответствует сказанному по-итальянски и, тем более, противоречит содержанию произведений. Еще В. Капнист горячо советовал К. Батюшкову взяться за перевод поэмы «Освобождение Иерусалима», однако в переводческой традиции закрепилось другое название, видимо, отталкивающееся от французского.

А. Р. Возникало ли у вас желание именно так «переназвать» поэму?

Хотя бы для того, чтобы каким-то образом отделить вашу работу от работы предшественников?

Р. Д. Возникало, и неоднократно, но я в конце концов решил оставить общепринятый вариант. Я не хотел бы, чтобы у читателя возникло предположение, что речь идет о совсем другой книге.

А. Р. Вы упомянули содержание произведения. Насколько точно отражен в поэме исторический фон?

Р. Д. Реальная осада Иерусалима длилась около 40 дней, с 7 июня по 15 июля 1099 года, и не запомнилась никакими примечательными событиями.

В своей поэме Тассо подробно описывает техническую подготовку к штурму, стратегию и тактику боевых действий, приемы ведения рукопашного боя и многие другие аспекты военного искусства, несвойственные мировой поэзии, и тем более русской. При этом он уделяет не меньшее, а то и большее, внимание любовным интригам, предательствам, борьбе человеческих характеров, колдовству, чудесам и чрезвычайно занимательным приключениям, якобы имевшим место во время похода. Он с легкостью перетасовывает исторические факты, считая, что даже хронология должна подчиниться замыслу художника. Описание заключительной битвы за Иерусалим основано, к примеру, на хрониках, описывающих сражение в долине Аскалона.

А. Р. Означает ли это, что знаменитую поэму Тассо нельзя охарактеризовать термином «эпическая»?

Р. Д. По-моему, ее скорее можно отнести к романтическим, рыцарским поэмам.

А. Р. Поэма Тассо действительно читается в оригинале как исторический (или пусть даже псевдоисторический) роман, полный ярких сцен, резких сюжетных поворотов и притягательных сравнений. Как же получилось, что такой увлекательный текст оказался во второй половине XIX века в стороне от читательского внимания крупнейших русских поэтов, итальянским владеющих?

Р. Д. Эпоха романтизма в России была, как я упоминал, эпохой зачарованности «Освобожденным Иерусалимом», эпохой поклонения его автору. Эта эпоха безвозвратно ушла в прошлое вместе с романтизмом. Еще меньший интерес стала внушать широкой публике фигура поэта, окруженная романтиками ореолом мученика. Упоминания о Тассо в печати стали крайне редки. В 1892 году «Исторический вестник» сообщил о комитете «для организации торжественного чествования по случаю трехсотлетней годовщины по смерти Торкато Тассо». О том же год спустя писал журнал «Нива», извещая читателей о годовщине «смерти великого итальянского поэта, (…) пользующегося еще и поныне большой популярностью не только среди образованных классов, но и среди итальянского простонародья». А 350-летие со дня рождения поэта в 1894 году не было, насколько мне известно, отмечено ни одной значимой российской публикацией. И это тоже о многом говорит.

А. Р. Улучшилась ли ситуация в XX веке?

Р. Д. В эпоху модернизма Тассо некоторое время притягивал внимание эрудитов. В. Брюсов в молодости «много читал Тассо», причем в оригинале, и даже «выдумал писать эпопею в стиле прежних эпопей», несмотря на убеждение, что «мы наслаждаемся поэмами Тассо, хотя содержание их для нас неинтересно, а идеи – чужды». В оригинале читал «Иерусалим» и Вяч.

Иванов. Летом 1896 года А. Белый сочинил длиннейшую поэму в подражание Тассо. Принцем Танкредом назвал одного из главных персонажей романа «Королева Ортруда» Ф. Сологуб. Однако, к большому сожалению, в отличие от Данте, названные и многие другие переклички не имели у новой плеяды русских поэтов никаких практических последствий. Все в конце концов свелось к карикатуре Игоря Северянина:

– Я к вам по поводу Торквато Тассо.

В гареме – паника. Грозит бойкот.

А. Р. Такое отношение поэтов совсем не обязательно должно было охладить переводчиков. Или я слишком оптимистичен?

Р. Д. Что касается непосредственно переводов, опубликованных в 1900‐е годы, то не последней причиной их непопулярности стала бесцветность и, осмелюсь сказать, поэтическая беспомощность.

А. Р. Категорично. В самом начале века у нас появилось сразу три новых перевода. Это ли не признак популярности Тассо? Сначала перевод Д. Мина в 1900, затем В. Лихачева в 1910 и, наконец, Романа Брандта (Ореста Головнина) в 1911.

Р. Д. Довольно вялые переводы Мина и Брандта придерживались строфической формы и рифмовки оригинала, перевод Лихачева, напротив, был написан белым пятистопным ямбом, искусственно разделенным на восьмистишия, отчего полностью нарушалась архитектоника поэмы.

Надо сказать, что сам Брандт, например, видел достоинство своей