Александр Александрович Максимов - Василий Николаевич Манских

20

Хотя в этом (и, надо сказать, не только в этом) описании внешний вид Максимова подается как некоторая экзотика, на самом деле такова была стандартная мода для ученых врачей того времени. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть альбом фотографий участников Международного медицинского конгресса 1909 г. в Будапеште [145] (он оцифрован и есть в интернете) – среди этих «мужчин в очечках на цепочках» фото А. А. Максимова, также участвовавшего в данном съезде, совсем не выделяется и не бросается в глаза. Кстати говоря, в ВМА студентам разрешалось не носить бороды, а вот брить усы прямо запрещалось – это, дескать, манера актеров, а походить на актеров военным медикам неприлично [11].

21

Воспоминания о бое были напечатаны в «Русском враче» и в «Медицинском приложении к Морскому сборнику» и включены в список публикаций, приложенных к диссертации.

22

Автору лично рассказал об этом ученик Н. Н. Аничкова профессор К. М. Пожарисский.

23

Клетки в строме миокарда с очень характерным ядром, в котором хроматин собран в центральный тяж. Природа таких изменений в клетках изучена не до конца; Аничков считал эти клетки миогенными, но чаще всего их причисляют к макрофагам (кордогистиоцитам). Изредка встречаются в нормальном миокарде (например, у мышей и кроликов), но становятся обычными при воспалении и иммунном поражении сердца [173].

24

В том, что он был адмиралом, Маргарет Блум сильно сомневается, поскольку никогда ни от кого из членов семьи А. А. Максимова не слышала об этом.

25

В этот справочник, очевидно, подавали сведения о себе все желающие; так, например, одна из персон отметила о себе только то, что является женой гражданского инженера.

26

Можно упомянуть забавную деталь о квартире Максимова из мемуаров Быстрова: «У известного гистолога, профессора Александра Александровича Максимова в былые времена к дверям была привинчена небольшая пластинка, на которой стояло только одно слово: „Максимов“. Он, видимо, не боялся, что его перепутают с кем-нибудь из дворников» [16, c. 215]. Это упоминание не очень вяжется с утверждением, что Максимов, став профессором, купил для проживания одноэтажный особняк [40]. Оно звучало бы странно, если бы речь шла об особняке, но вполне естественно, если говорить о жилье в многоквартирном доме. К сожалению, дом Максимова не сохранился: сегодня по этому адресу находится не особняк, а многоэтажный дом, построенный в 1955 г.

27

См. примечание 48.

28

Как неясна и причина столь длительного пребывания в холостом состоянии такого видного государственного чиновника – профессора ВМА, что, конечно, должно иметь определенную психосексуальную подоплеку, обсуждать которую мы здесь не будем.

29

А. А. Заварзин, несмотря на войну, собирался разослать журнал (через издателя К. Л. Риккера) во все крупнейшие европейские книжные магазины с просьбой выставить на витрину [59, 61].

30

Между прочим, сохранилась фотография (это известное изображение воспроизведено в настоящей книге на вклейке) с надписью рукой А. А. Максимова: «Многоуважаемому и дорогому Николаю Григорьевичу Хлопину на память от А. Максимова в надежде на лучшие времена. 20.XII.1920» [28, 40].

31

Об этом говорит и фрагмент из воспоминаний С. В. Аничкова [11, с. 240], когда-то исключенного из ВМА за участие в революционных кружках и после Февраля 1917 г. приказом министра Временного правительства восстановленного в Академии: «Казалось, что все определилось и через год я закончу медицинское образование. Однако, возникло неожиданное препятствие. Когда приказ министра был оглашен на Конференции академии, профессор гистологии А. А. Максимов заявил протест. Подобный приказ, сказал он, незаконен, так как нарушает автономию Военно-медицинской академии, в то время, как Временное правительство само объявило автономию высших учебных заведений. Профессор Максимов, выдающийся гистолог, был известен своими реакционными убеждениями. Он ранее никогда не ратовал за автономию вузов, но был рад уличить в непоследовательности Временное правительство, которое казалось ему слишком левым». На этом фоне очень странно выглядят замечания некоторых биографов А. А. Максимова, причем далеко не советского времени, об «аполитичности» этого профессора [28].

32

Причем, число студентов выросло в несколько раз: вместо 300 в царское время после революции их обучалось около 1000 [43, 140].

33

Он успешно изучал строение древних тканей на шлифах окаменелостей, был другом и прототипом персонажей писателя-фантаста И. А. Ефремова.

34

В советское время эмиграция А. А. Максимова иногда объявлялась аморальным и антипатриотичным актом изнеженного «аристократа» [140]. Между тем умалчивалось, что другого крупнейшего гистолога России и совершенного аскета А. С. Догеля в то же самое время от эмиграции в Болгарию отвела только его смерть в 1922 г. [130]: «Глубокоуважаемый Никодим Павлович! [Писал Догель своему коллеге в Софию. – В.М.] Обращаюсь к Вам с просьбой, в которой, надеюсь, Вы мне не откажете. Жизнь ученого в России в настоящее время стала прямо невозможной!! Долго я крепился, думая, авось, условия существования станут легче, но, несмотря на тесные узы, связывающие меня во многих отношениях с Россией, дольше оставаться в этой стране и прожить в ней, быть может, остаток дней своей жизни, – не хватает сил и терпения! А упрекать себя в недостатке терпения я не могу, ибо сама моя специальность такова, что требует обладать большим запасом терпения. Ученому приходится теперь заниматься чем угодно, за исключением науки. Нужно исполнять обязанности служителя, постоянно заботиться о пропитании, о разных пайках и пр. и пр., на что бессмысленно уходит масса времени. Лаборатория не отапливается зимою, достать что-либо для лаборатории (даже животных) или нельзя, или для этого, в лучшем случае, нужно хлопотать месяцами. Постоянно тревожит мысль, не выселят ли тебя завтра из занимаемой квартиры и пр. и пр. Одним словом, ни на минуту нет душевного покоя, столь необходимого для ученого, еще не потерявшего любви к науке. Единственное, что меня задерживало еще до сих пор в России, – это женатый сын, теперь уже профессор зоологии, ученик В. Т. Шевякова, но и он в последнее время охотно переселился бы куда-нибудь, в ту же Софию или Белград, чтобы только избавиться от прелестей теперешней жизни. Будьте добры, глубокоуважаемый Никодим Павлович, и помогите мне вырваться из плена и устроиться при Софийском университете… Похлопочите, дорогой, ибо не хотелось