Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2019 - Коллектив авторов
Фабульное развитие этой книги тщательно продумано автором. Она включает в себя две самостоятельные части, каждая из которых могла бы стать отдельной книгой. Первая часть повторяет название самой книги: «Книга любви»; название другой расширяет эту тематику – оно напрямую связано с понятием экзистенциальность: «Книга любви и печали». Стихи каждого её раздела тщательно подобраны. Время их написания часто отделяют десятилетия. Но как же они созвучны, как дополняют друг друга!
Прошлое неотделимо от настоящего. Пережитое многие годы назад вновь возвращается к нам. А значит, память человеческая – вневременна.
Судьба поэта всегда связана с его литературными предшественниками.
Как, впрочем, и с теми, кто творит параллельно с ним. Находить свой путь, единственный в своём роде, пересекаться с другими, при этом «с тропы своей ни в чём не соступая» (А. Твардовский), – наверно, это и есть задача поэта. Сама Н. Кондакова выразила это в следующих строках:
У кого ты училась? У слова.
У синички, зашедшей в тетрадь.
Жить училась у болиголова,
у Владимира-свет-Соколова
и у Блока потом —
умирать.
Круг её учителей можно значительно расширить. Что, впрочем, делает и сама Надежда в предисловии к книге. Для неё святы традиции русской поэтической школы. Но именно это и заставляет её искать свои пути поэтического самовыражения. И находить – в той интонационной ритмике стиха, которая присуща только ей, в невероятном умении говорить просто – но не упрощённо! – о самых сложных жизненных ситуациях. Тема любви в творчестве Кондаковой, пожалуй, – преобладающая. Наверное, нужно быть именно женщиной, чтобы в наше время всеобщих разногласий и раздоров верить в высшее предназначение любви – хранить этот мир. Отсюда, возможно, и тяга Кондаковой к стиху гармоническому. Даже свободные от рифмы, стихи её очень мелодичны, я бы сказал, женственны. Вспомним, что Блок находил стихи Ахматовой слишком женскими. Мандельштам, умевший давать оценки в жёсткой форме, писал, что стихи её (Ахматовой) «близки к народной песне», а структура её стиха, её словарь позволяют «угадать в литературной русской даме двадцатого века <…> бабу и крестьянку». Проецируя это утверждение Мандельштама на творчество Кондаковой, я бы сделал маленькую поправку: в её стихах угадывается женщина. Из тех, что, согласно легенде, выносили своих мужей, обречённых на смерть, из осаждённой крепости – на хрупких своих плечах. Из тех, что шли вслед за ними в Сибирь. Из тех, что остаются у кровати больного мужа до последней минуты. На рубеже XX и XXI вв. появилось ощущение: женская поэзия, как таковая, исчезает. Стихи, почти сплошь, стали «мужскими», вернее – бесполыми, а обсценная лексика в них – почти нормой. Но именно тогда вдруг ощутилось: как же обедняется поэзия без женского присуствия! Ещё точнее – как бедна она, лишённая женского начала. Но, кажется, Надежды Кондаковой это ни в коей мере не коснулось. Она просто осталась собой. Жещиной. Поэтом. В стихах Кондаковой корни христианские и языческие часто переплетаются, – будто корни рядом стоящих деревьев. Совсем не случайно это признание: «Я камни, как язычница, люблю…». Для неё природа – нечто живое, мыслящее:
…Ещё вчера штормило, падало
с размаху на берег, влекло
нескрытой жаждою…
Не правда ли,
сегодня видеть тяжело,
как кроткое, почти покорное,
почти греховное на вид,
неслышно дышит море Чёрное
и притворяется, что спит.
1976
Я намеренно привёл это коротенькое, довольно раннее стихотворение полностью. И не только в подтверждение вышесказанного. В нём в полной мере проявляется тот дар художника, который можно назвать чувством достаточности. Ни одного лишнего слова, ни одного ненужного мазка. Для неё очень важна пластика стиха – как основа самой музыкальности. Трудно пройти мимо таких стихотворений, как «На перголу взбираясь, виноград…», «Сыграй мне, скрипач ненаглядный…», «Скворешня»,
«Я знаю, скажут обо мне…», «Музыканты сфер небесных, выше!..». Этот перечень может быть значительно расширен. И у каждого, прочитавшего эту книгу, он может оказаться своим. Но тут мы подошли к вопросу, который попросту нельзя обойти. Если любовь – главная тема этой книги, то как же соотносятся с этим высоким чувством такие жёсткие, если хотите, жестокие, строки:
Твой дед – посадил моего деда,
мой отец – до смерти презирал твоего отца.
И из этого нет выхода, эта
ненависть не имеет конца.
Соотносятся. Ибо Кондакова не только не идеализирует жизнь, но в равной степени говорит и о её пороках, её бедах. Любовь – не тепличное растение. В реальной жизни ей приходится идти против течения – чтобы выжить в этом мире. Стихи Надежды нередко «привязаны» к каким-то событиям жизни, порой трагическим.
И скольких ты уже похоронила,
и проводила к Господу, домой,
что от бесслёзья высохли чернила
и опустились крылья за спиной.
Или такая вот, горькая, констатация:
я любила родину – Горгону,
в камень превратившую меня.
Но это – не дневниковые записи, написанные в рифму. Это поэзия, продиктованная ей самою жизнью. А потому читатель находит в них своё, лично им пережитое. Его не покидает ощущение: автор обращается непосредственно к нему, ведёт внутренний диалог с ним. Здесь раскрывается ещё один замечательный дар поэта: искусство повествования, умение точно акцентировать каждое слово, каждый лексический оборот поэтической речи. Просматривая критический материал, связанный с творчеством Надежды
Кондаковой, убедился: он не так уж и обширен. Но, кажется, разгадка этому лежит в ней самой: её куда более занимает сам процесс писания стихов, нежели их рекламирование. Позиция, мне глубоко импонирующая, но довольно редкая сегодня. Да, но ведь именно об этом и сама она говорит:
И вот стою у вашего корыта
непризнанная, странная, чужая.
Не в этой ли странности, не в этой ли отчуждённости от всякого официоза – залог личной и творческой свободы?
По мнению Готфрида
