Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн
Благодарность же за неизменную безграничную поддержку от дорогих мне людей, друзей и моих родителей, Марины и Александра, я никогда не смогу выразить в полной мере.
Наталья Пашкеева
Апрель 2025 года
Воспоминания провинциального адвоката
Часть первая. Окончание университета и вступление в жизнь
16 сентября 1927 года
Сегодня мне исполнилось 70 лет. Предел нормальной жизни человека. Последующие годы — годы доживания, когда каждый час надо быть готовым… Скучаю, остался без занятий. Революция погубила остаток моей жизни, когда я мог пожать плоды многолетних трудов, когда мог красиво прожить, быть полезным обществу, в котором жил, и помочь вырастить моих внучат. Не суждено! Примирился и доживаю, стараясь не ныть, не нагонять тоски на дорогих близких. Задумал кое-что записать. Отнюдь не мемуары, а кой-какие воспоминания без плана и без претензии на литературное достоинство. Прочтут мои дети. Внуки не прочтут. Увы, они не знают русского языка и, видимо, перестанут быть русскими. Таковы условия их жизни, и это меня весьма огорчает. Почему мои дочери и их мужья не говорили с детьми по-русски — недоумеваю[41]. Пытаюсь обучить внука Дмитрия грамоте русской, но окружающая его жизнь убивает мои старания. А жаль. Он не познает красот русского языка. Он не прочтет Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого, Чехова и многих других. Бессилен я изменить обучение внучат в русском духе, бессилен привить им любовь к России. Мой внук Андрей провел в России первые семь лет своей жизни, отлично владел языком, а в течение четырехлетнего проживания в Англии совершенно забыл русский говор. Причиняет мне это скорбь, а изменить ничего не могу. Проклятое бессилие!
Вспомнил 21 июня 1882 года. С дипломом об окончании Санкт-Петербургского университета я вышел на Васильевский остров[42]. Я уже не студент, а кандидат университета[43], и мне стало страшно при мысли, где и как устроюсь, как сложится моя жизнь. У меня не было семьи, куда я мог отправиться, чтобы найти совет, приют, поддержку. Старушка-мать[44], одиноко жившая в Харькове и добывавшая средства к жизни непосильным трудом, не могла ни в чем мне помочь. Она меня плохо понимала, не владела русским языком. Мы подолгу не видались, жалели друг друга, но она, мой младший брат[45] и я не составляли «семьи». Мы жили врозь, и с юных лет брат и я пробивались собственным трудом. Наши старшие братья по отцу[46] хорошо к нам относились, и учиться мы начали с их помощью. Но брат-врач, Аким Филиппович, участник в турецкой войне[47], в молодые годы был парализован и хотя продолжал трудовую жизнь, но характер его стал мрачный, он не видел в жизни ничего отрадного. Жил он в Кишиневе, в городе мне чуждом, и этот брат ни в чем не мог быть мне полезным. Он сам нуждался в постоянном уходе, в поддержке и жил только благодаря энергии и любви его жены, женщины умной и деятельной[48]. Он дожил до глубокой старости.
Второй мой брат Эммануил в ту пору был без дела. Ему всегда, как говорится, не везло, и он жил помощью нашего старшего брата Иосифа Филипповича, человека большого ума и образования. Жизнь этого брата (самый старший в семье) была двоякая. Внешне блестящая. Он занимал на месте большое положение. Потомственный почетный гражданин[49], почетный мировой судья[50], губернский гласный земства[51], гласный думы[52], датский консул[53], староста еврейской общины[54] — всегда в местной жизни на виду, пользовался доверием и уважением населения. Одно время управлял Азовским банком[55], затем учредил местный купеческий банк[56] и в течение многих лет заведовал делами Российского транспортного и страхового общества[57]. В семье был несчастлив. Жена его[58], строптивая, некультурная женщина, создала дома ад. Не думали, что она психически больна, но окончила она печально. Более года была в психиатрической лечебнице. Затем ее поместил у себя брат ее, врач в Одессе, где она в припадке безумия повесилась и подожглась, обманув бдительность смотревшей за ней сиделки. У Иосифа Филипповича было десять детей[59], и на некоторых из них отозвались недуги матери. В доме этого брата я не мог найти приют и семью.
Будучи на третьем курсе, я полюбил молоденькую Соничку Лион и, пользуясь взаимностью, стал женихом. Семья Лион была большая[60]. Отец умер. Братья и сестры моей невесты не сочувствовали нашему браку по совершенно неизвестной мне причине. Соничка была младшею в семье, старшие сестры не были замужем. Старшие братья были женаты. Средств в семье не было. Отношение ко мне было таково: сестра Сонички Анна, познакомившись со мной, нашла нужным сказать:
— Я тоже, как и моя семья, против вашего брака на моей сестре.
Таким образом, семья моей невесты стала мне чужой. Не могу не упомянуть, что после моего брака все члены семьи Лион пользовались моим широким гостеприимством, а некоторые из них и материальною помощью. Мать моей Сонички, добрая старушка, отнеслась ко мне сердечно.
Итак, надо было строить не только свою личную жизнь, но и позаботиться о юной любимой девушке. (Историю моего жениховства и женитьбы изложу отдельно.) Из Петербурга решил поехать повидать мою невесту. Познакомились мы близко и полюбились в Вене, а спустя год Лионы переехали из Кишинева в Одессу. Соничка Лион — изящная, худенькая девица — встретила меня на одесском вокзале и ужаснулась, увидев своего жениха. В те годы ехали в Одессу четверо суток. Ехали третьим классом, лето жаркое, костюм и обувь затасканные — Аркашка из «Леса» Островского[61]. Остановился в дешевой меблирашке и явился в неполюбившую меня семью Лион. Кое-как привел в порядок мой туалет. Когда моя Соничка спросила: «А где твой багаж?», я гордо показал на плед, в котором лежало немного белья и другой костюм. Но, видимо, Фемида уже взяла меня под свое покровительство. Как-то будущая моя теща рассказала мне, как многие обидели (денежно) их семью, воспользовавшись смертью ее мужа, и указала на один случай явного хищения со стороны «доброго знакомого» Л. Я загорелся, взял доверенность, поехал в Кишинев, грозно налетел на Л., указал на оставшиеся письма и… мы закончили расчеты. Получил 7500 рублей для тещи, которая любезно дала мне гонорар — 500 рублей. Купил белье, платье, обувь, дорожный сундук, и еще осталась изрядная сумма, ибо я привез с собой 160 рублей. Настроение
