Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2019 - Коллектив авторов

Живущий в условиях войны – пребывает в смерти, описывает картины и события потустороннего мира. Черновиков уже быть не может, говорится набело: всякое слово – молитва или проклятие.

И святой Франциск открывает двери для кошек, / зайцев и лис, / Проходите, маленькие, не бойтесь, отныне навеки / теперь спаслись (Тили-тили-или-бом!).

И вот отсюда начинается различие стихов и публицистики, которой порой почти готовы сделаться некоторые тексты автора. В стихотворении всегда есть надежда, сопротивление, радость. В детали, в персонаже, в атмосфере.

Но выходит дворник, последний из тут живущих, / Каждым утром на улицы эти выходит дворник (И такая весна над городом. И такая).

И вроде бы читаешь про смерть, а приметы жизни всё острее:

Девочка ямку копает, чтобы в неё сажать / мёртвое тельце жука, котёнка, слонёнка, ежа, / вырастет белое дерево, белая кошка под ним / будет мурлыкать и петь, мамочка, обними (Девочка ловит жука. Солнце горит в ладонях)

Ужас заговаривается, стихи предлагают иной сценарий, который обязательно воплотится в жизни, и все вернутся:

Солдатик идёт домой, он с войны возвращается в семь, / И мама его обнимет и старого мишку найдёт. / И заснёт солдатик с мишкой под головой (Ну вот и ещё одно лето растаяло на языке).

И сама Анна надеется вернуться:

О Господи, я так хочу домой, / И я иду над сморщенной водой, / И забываю: я вездешний гость, / И никакого дома у меня, / Но: солнце, лужи, ветер, малышня, / И над рекою изогнулся мост. / И если есть бессмертие, оно / Сейчас парит над площадью Сенной, / Течёт, как бесконечная река (Вот мёртвый кот, пускай он оживёт).

И с этой высоты, где с Богом говоришь напрямую, где любое слово – заклинание, где понимаешь каждого кота, каждую птицу, самыми близкими становятся брошенные в пустоту космоса Белка и Стрелка: «Почему это случилось с нами?» Потому именно нам довелось пересечь границу.

Важно помнить, что ничто не напрасно:

Чёрные дыры в наши глаза глядели, / Теперь это наша Россия, наши владения (Белка и Стрелка перебирают лапами).

Стихи ничего не меняют, но возвращают силы, отводят отчаяние, позволяют дышать заново, когда казалось, что дышать больше нечем и незачем. И молящийся, и взыскующий, и плачущий – все получают ответ.

Примечание:

Сергей Ивкин – поэт, художник, редактор. Живёт в Екатеринбурге.

Емельян Марков

За снежным занавесом

Лидия Григорьева. Русская жена английского джентльмена. СПб.: Алетея, 2017.

«Русская жена английского джентльмена» имеет два жанровых подзаголовка. На титульном листе всей книги значится «роман в стихах», на шмуцтитуле – «эпистолярная драма, сны, письма, комментарии».

Начинается эта драма действительно с перечня действующих лиц. Причем с крайней детализацией их внешности и особенностей характера, у двух главных героинь указывается даже цвет глаз. Настораживает живость этих описаний, так как привычней в таком перечне читать нейтральный, бесстрастный текст.

Далее настороженность читателя не покидает, наоборот, ведет его. Несколько страниц прочитываются в состоянии настороженности как синонима интереса. Большая литература поначалу настораживает, что нередко затрудняет прорыв к ней. Не вполне ясно, что перед тобой, и собственная растерянность поспешно списывается на нелепость самого текста. Дымка банальности примиряет читателя с действительностью.

Открытое пространство нового поначалу смущает, тревожит.

И вот мы открываем письмо означенной в предваряющем списке Варвары Суховей, косимся в это письмо, мы ведь не приучены читать чужие письма.

Несколько строф, настороженность постепенно сменяется доверием. Возникает другая проблема: мы настороженно начинаем относиться к собственному доверию. Это нормально, в восприятии поэзии необходима бдительность, опаска.

Роман в стихах заботливо затягивает нас в свои обстоятельства, точнее, он остается с нами помимо собственных обстоятельств. То есть поэзия остается с нами помимо них. А они, эти обстоятельства, пребывают в полутайне переписки. Читателю постоянно приходится самому создавать действие, угадывать в этих письмах происходящее. Происходящее остается за снежным занавесом, тем оно свежей и ощутимей, неразборчивей и одновременно достоверней.

Образ снежного занавеса не раз появляется в романе. Не просто как метафора. Герои романа связаны с театром, они актеры, режиссеры, драматурги. За снежным занавесом поэтики разыгрывается спектакль.

Но это не театр теней, это сон. Варваре Суховей снятся сны, и сам роман становится сном для читателя, в реальность которого непосильно не поверить. В этом сне читатель сам оказывается за снежным занавесом, но именно как во сне.

А поэзия – вот она, поэзия явственна.

…Что ни протока, то коряга,

что ни тайга – то непролазна…

Ты был скиталец и бродяга,

а я на всё была согласна.

<…>

Рубашку белую, льняную,

изгваздала на сеновале.

Но не пошла тогда в пивную —

лишь потому, что не позвали.

––

Ваяли тесто песнопения,

месили строчки, словно краски.

И в ком похоронили гения —

сие не требует огласки.

–– —

Теперь мой путь определен и тяжек

в контексте косметических подтяжек.

–– —

Меня ведет стезя незрима:

все – в Рим, а я бреду из Рима…

–– —

Листать людских судеб букварь,

купаться в речке русской речи…

–– —

Снега взошли – по наши души…

–– —

С себя срывает комбинашку,

хоть суть давно обнажена…

Эти цитата – как выписка для собственной роли читателя в романе. Каждый может себе выписать отсюда свою роль. Кто-то может полюбить Варвару, кто-то Аглаю, кто-то молодую актрису Риту, и так далее. Каждый персонаж обладает этим потенциалом, что так свойственно русской литературе и русской традиции самого чтения.

Есть тут и еще одна высокая традиция – цитирование интонаций. То есть особый внутристрочный диалог автора с другим поэтом.

Не мне нужна эта встряска!

–– —

(Смотрела, глазами лупала,

маленькая гимнастка,

упавшая из-под купола.)

Тут ведется внутристрочный интонационный диалог с В. Маяковским.

Причем он отчасти определяет мужское начало в образе Лузгина.

У темпераментной и экстравагантной актрисы Аглаи в речи возникают чуть заметные есенинские оттенки:

                           Тишь над равниной. Вселенский покой.

                           Словно бы мир – в покаянье и вере.

И сразу более земная Аглая:

                           Как соответствовать этой благой

                           и