За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

странного? Да, за Юрия Мамонтовича, которого за неуклюжесть иной раз обзывала Слоновичем. Он меня обожал до самозабвения, но, когда появился Евгений Александрович… Юра служил адъютантом командарма Соллогуба, а в той же шестнадцатой армии начальником штаба являлся Шиловский. Влюбился в меня с первого взгляда и отбил у мужа, отправил того в другую дислокацию, а сам женился на мне. Действовал смело и решительно, с натиском.

– Ну еще бы, адъютант против начальника штаба что кошка против тигра. Думаете, это хорошо?

– Если бы я сильно любила первого мужа, думала бы, что Женя поступил безнравственно. Но Шиловский так закружил меня в вихре ухаживаний, что я потеряла голову. Пойдемте отсюда?

Она первой направилась к лыжам, а он, пока никто не видит, зачем-то взял да и допил полкружки, которые она не допила. Будто часть ее осталась, и он взял эту часть в себя.

Дальше почему-то беседа не продолжилась. Каждый думал о своем. Зачем мне она? Зачем мне он? Ему с Любангой тоже комфортно, она веселая, жизнерадостная, остроумная, во всем любит метафору. О, найдено новое понятие. Ему с ней не комфортно, а – метафорно. И статус-кво не должен быть разрушен.

Расставаясь у того же Императорского моста, он просто так сказал:

– Хотите завтра сходить во МХАТ?

– А что там будет?

– Генеральная «Блокады» по Всеволоду Иванову, я там ассистент режиссера.

– Я не против, даже интересно. Во сколько?

На самом деле ставку ассистента режиссера ему только обещали, но, учитывая нынешнюю травлю, надежда на ее получение сильно потускнела.

Вернувшись домой, Михаил Афанасьевич первым делом ворвался в спальню, запер дверь на крючок и набросился на Любашу, которая только что проснулась и сладко потягивалась в кровати всем своим прекрасным и спортивным телом. Но ей было не до него:

– Тиш-тиш-тиш, – отозвалась она формулой, которую они употребляли в самых разных случаях, включая этот.

– Понял, нецелесообразно, – вздохнул он тяжко. – Самоустраняюсь.

На завтраке, вновь попивая пивко, он рассказывал про то, как катался с женой Шиловского:

– Она мне все военные планы выдала, представьте! Турция, вступив в пакт Литвинова, вскоре станет Турецкой Советской Социалистической Республикой и вместе с Красной армией под командованием Шиловского двинется завоевывать Мясопотамию и Персию. Мясопотамию – чтобы у нас мяса было побольше, а Персию – чтобы персиков. Заодно и за Грибоедова отомстить. Но дамочка, скажу вам, прескучнейшая, только и знает, что про своего Женечку щебетать да про Уборевича. Он, кстати, оказывается, Уберявичюс, литвин.

– Я это всю жизнь знал, – хмыкнул Валерик, выдававший себя за двоюродного брата Любаши, хотя на самом деле приходился ей никем, ибо являлся племянником теткиного мужа.

– А то, что он лишь наполовину литвин, а на другую половину бедуин? Тоже знали?

– Естессственно. Иначе откуда у него страсть к кочевой жизни?

– А то, что у него два сердца обнаружено, знали?

– Знал, но второе не вполне сердце, а всего лишь отросток.

– Спасибо, Макочка, что ты вместо меня сходил, – спешила Любовь Евгеньевна остановить клоунаду. – Мне надо было выспаться.

– А фамилия Шиловский на самом деле Шило-Мыловский, – не мог угомониться Мака.

На другой день в театре он первым делом подластился к художественному руководителю спектакля Немировичу-Данченко, коего за страсть к слабому полу называл Мило-Дамченко:

– Владимир Иванович, голубчик, вы же знаете, как я вас ценю! Малюсенькая просьбочка. Где-нибудь в середине обратитесь ко мне: «А что скажет уважаемый Михаил Афанасьевич?»

Старый селадон мгновенно понял, что к чему:

– Шельмец! Познакомишь с красоткой?

– Боюсь, отобьете.

– А ты не боись, а борись! Ладно, выполню просьбочку.

Генерально репетировали «Блокаду» Всеволода Иванова, важно сидевшего рядом с Мило-Дамченко. На Булгакова он взирал с глубочайшим презрением, ибо являл собой истинно революционного драматурга, автора нашумевшего «Бронепоезда 14–69» с чудовищными фамилиями действующих персонажей – Обаб, Незеласов, Знобов, Окорок, а цифры в названии никто не мог запомнить, и говорили: «Бронепоезд столько-то сколько-то».

Булгаков с Шиловской, разместившись в том же ряду, что Немирович-Данченко и автор пьесы, краем глаза следили за действиями худрука постановки. Наконец Владимир Иванович внимательно вгляделся в Булгакова и его спутницу:

– Хм-хм… А что на это скажет уважаемый Михаил Афанасьевич? Что-то он все молчит нынче.

– Я считаю, что вот этот подвыверт у Баталова не нужен, роль Рубцова в нем не нуждается. Спасибо, в остальном неплохо.

– Благодарю, Михаил Афанасьевич, – прокряхтел старый селадон, лишний раз бросив свой орлиный взор на жену комполка. – Баталов, вы слышали? Уберите подвыверт.

– Не вполне понимаю, что за подвыверт, – пробормотал милейший Коляня Баталов, к тому времени уже сыгравший своего Фигаро, а в кино прославившийся ролью Павла Власова в «Матери» у Пудовкина.

Владимир Владимирович Маяковский

1929

[Государственный литературный музей]

– А вы понимайте, когда вам сам Булгаков подсказывает, понимайте! – рассердился Немирович-Данченко, и генеральная продолжалась.

– А что за подвыверт? – шепотом поинтересовалась Елена Сергеевна.

– Да черт его знает, – честно признался мнимый ассистент режиссера. – Но актерам необходимо иной раз услышать нечто абсурдное и непонятное, это их стимулирует на лучшую игру.

Она рассмеялась, закрыв лицо ладонью.

После генеральной Владимир Иванович подошел к парочке и, целуя руку Елене Сергеевне, сказал:

– Очень! Очень! Сестрица… – Потом вытряхнул луковицу часов, поглядел и вздохнул: – Жаль, что меня Екатерина Николаевна ждет.

Зато вместе с остальными отправились кутить, набились в театральном буфете тесно. Секретарша Немировича-Данченко, Ольга Сергеевна Бокшанская, отдаленно похожая на Шиловскую, сказала ей панибратски:

– Привет, Люсенька!

И вдруг оказалось, что они сестры, Ольга – старшая, а Елена – младшая. А он-то и знать не знал, вот дела! Знакомы с Бокшанской они были уже лет пять, с тех пор как она печатала пригласительные билеты на «Дни Турбиных», и потом постоянно виделись мельком, а с Любашей и вовсе считалась приятельницей. Как многие, называла его Макой. Только бы она не разоблачила сейчас его, что он не имеет в данное время никакого веса в театре. К счастью, обошлось.

Все галдели, так что Маке не представилось возможности сверкнуть остроумием.

– А вы, Миша, правильно подметили выверт у Баталова, – снисходительно похвалил автор «Блокады».

– Не выверт, а подвыверт, – поправил его Булгаков.

– А ведь точно, – сказал Баталов. – Я не сразу понял, а когда догадался, вижу, вы, Михал Фанасич, как всегда, в самую точку выцеливаете. И роль сразу пошла как по маслу.

Но засиделись недолго, Елена Сергеевна спохватилась, что куда-то спешит, он проводил ее только до памятника Пушкину, и тут они расстались.

Пожалуй бы, и хватит, но он вдруг еще придумал:

– Я завтра с Маяковским на биллиарде играю. Не хотите посмотреть?

– С Маяковским?! Хочу!

– Клуб работников