Королева скандала - Пол Джилл

Боль становилась все сильнее. Из области груди она распространилась на кости. Они начали болеть так чудовищно, будто их размалывали в порошок. Сиделка делала ей уколы морфина, но от них у Мэри начиналось сильное головокружение, и это состояние было ей ненавистно. В течение дня она старалась обходиться таблетками кодеина, хоть они и были менее эффективны.

Однажды ночью она посмотрела на лицо Эрнеста и поняла, как сильно он постарел за последний год. В волосах и усах стала заметна проседь, а щеки обвисли, отчего лицо выглядело более полным. Но он по-прежнему был красивым мужчиной. «Интересно, понимает ли он, что я умираю, — подумала Мэри, — или так и не принял этого?» Типичный англичанин с упорным характером. Он ни за что не заговорит об этом, а будет вести себя, будто все в порядке и Мэри просто чуть нездоровится из-за изменений погоды.

— В какую школу ты отправишь Генри? — спросила она. — Элеанор писала мне об очень хорошей частной школе-пансионе недалеко от их дома под названием «Уэстбурн Хаус». Он может жить там, но Элеанор и Ральф будут за ним приглядывать. Будут приглашать его на чай по выходным, если ты вдруг не сможешь приехать.

— Я буду иметь в виду, — кивнул Эрнест. — Это очень мило с их стороны.

— И следи, чтобы он читал. Я хочу, чтобы он любил книги.

— Буду следить. Конечно буду.

Мэри хотелось, чтобы сын вспоминал о ней, но не с грустью. У них было много фотографий, но внезапно она подумала о портрете, который присвоила Уоллис.

— Как ты считаешь, мой портрет еще находится в парижском доме Уоллис? Что нацисты с ним сделают?

Эрнест кашлянул:

— Я слышал о соглашении, по которому войска Гитлера не должны трогать их дом. Он под особой охраной.

Мэри отнеслась к словам Эрнеста с недоверием.

— В Лондоне они сбрасывают бомбы на мирное население, а там будут из кожи вон лезть, чтобы защитить имущество Уоллис? И после этого ты еще будешь говорить мне, что они с Дэвидом не якшаются с нацистами? — Мэри закрыла глаза. Она слишком устала, чтобы спорить. И опять Уоллис добилась особого отношения к себе.

— Когда война закончится, ты попытаешься снова забрать портрет? Я хочу, чтобы Генри запомнил меня такой, какая я там. А не такой, как сейчас. — Она посмотрела на свои иссохшие руки с черными синяками от инъекций.

Эрнест закашлялся в платок и некоторое время прятал в нем лицо, прежде чем смог что-то ответить.

Глава 70

Брайтон. 23 декабря 1997 года

За два дня до Рождества Алекс поехал в Лондон показывать выпускающему редактору смонтированную программу. Он волновался, что канал попросит те сюжеты, которых у него не было, потому что не хватало времени или денег на то, чтобы переснимать значительное количество материала.

— Они могут захотеть красивой аккуратной концовки, которая подытожила бы все тайны, а мне придется убедить их, что это невозможно.

Многим вопросам было суждено остаться без ответов, и неизвестно, найдутся ли на них ответы когда-нибудь в будущем.

Рэйчел получила электронное письмо от «Газель Филмз», где студия предлагала существенное денежное возмещение за использование ее вещей, и этих денег с легкостью хватило бы, чтобы выплатить кредит. Это значило, что магазин был спасен. Рэйчел закрыла глаза и молча возблагодарила Бога. Месяцы волнений были позади. Если бы у Алекса все тоже прошло удачно, день получился бы идеальным. Как только у Рэйчел выдавался свободный момент, она думала, как там справляется Алекс.

Уже ближе к концу дня он позвонил из поезда:

— Им понравилось! Они прекрасно поняли необходимость открытой концовки, Даже спросили, не собираюсь ли я на следующий год сделать еще одну программу о Диане, о ее гуманитарной работе: посещении больниц, регулярных телефонных звонках смертельно больным людям, цветах и подарках больным детям, письмах сиротам. Я уже собрал уйму материала. Есть много такого, о чем не знали широкие массы.

— Блестяще! — подбодрила его Рэйчел. — Я горжусь тобой. Ты становишься на телевидении экспертом по вопросам, касающимся Дианы.

— Любовь моя, я должен тебе кое в чем признаться, — сказал Алекс. — Со всей этой кутерьмой я не успел приготовить тебе подарок на Рождество. Есть ли что-нибудь такое, чего тебе хотелось бы получить? Я постараюсь завтра раздобыть.

— Жакет от Скиапарелли, — невозмутимо ответила Рэйчел.

— Хорошо. Какие-нибудь серьезные предложения?

— Это серьезное предложение.

Нуждавшаяся в деньгах клиентка пришла в «Забытые мечты» в тот же день и сказала, что не нашла никого, кто согласился бы купить жакет, и Рэйчел взяла его.

— О господи, во что я ввязался?

Рэйчел рассказала Алексу о мужьях, у которых поджимало время и которым она продавала подарки к Рождеству в последний момент, и добавила:

— А твой получается точно самым дорогим.

Рождественским утром Алекс открыл альбом с фотографиями своего детства и был так растроган, что нельзя описать словами. Они сидели в постели и листали альбом. Рэйчел накинула жакет от Скиапарелли, а Алекс вокруг головы повязал рождественскую ленточку. Он погрузился в воспоминания и рассказывал Рэйчел истории, связанные с каждой фотографией.

— Мама разбиралась в моде, как и ты. Я помню, как гордился, когда мы шли с ней по улице и прохожие глазели на нее… — Он перевернул страницу: — Эту рыбину я поймал в Озерном краю, и папе пришлось убить ее, потому что самому мне было страшно… — Следующая страница: — Ты знала, что я был школьным чемпионом по плаванию в возрасте десяти лет?

Не все эпизоды Алекс помнил, но был явно тронут проявлениями материнской любви.

— Ты прямо вернула мне детство, — сказал он Рэйчел.

— Кстати говоря… — отозвалась она. — Вчера мне звонила Сьюзи и сказала, что ее бабушка не собирается оставлять себе ту картину, что мы с тобой тащили из Парижа. Она заказала себе копию, а оригинал отправит сыну Мэри и Эрнеста. Он живет в Израиле.

— Мне кажется, это хорошее решение. Сколько ему лет?

Рэйчел быстро прикинула в уме:

— Мне кажется, ему должно быть за пятьдесят пять, ближе к шестидесяти.

— Ему понравится. Это исторический подарок, вроде того, что ты подарила мне.

Рэйчел вручила Алексу еще и биографию Уоллис Симпсон. После завтрака, перед тем как начать читать книгу, он пробежался по оглавлению и нашел упоминание фон Риббентропа.

— Здесь есть про семнадцать роз, — сказал Алекс и зачитал фрагмент из книги: — Фон Риббентроп был отправлен в Лондон с заданием внедриться в высшее общество и оказать на него влияние. Он начал роман с Уоллис и о каждом разговоре с ней докладывал напрямую фюреру, который ею особенно интересовался и даже просматривал в охотничьем доме Обер-зальцберг специально приобретенную кинопленку, где была запечатлена возлюбленная Эдуарда.

Рэйчел нахмурилась:

— Что-то мне не очень верится в версию, что Риббентроп покупал ей по семнадцать цветов, потому что они семнадцать раз переспали. Почему они остановились именно на семнадцати? Если он соблазнял ее, чтобы подобраться к Эдуарду, то было бы галантнее хотя бы притвориться, что он собирается сделать это и в восемнадцатый раз. А если отношения закончились, то зачем продолжать посылать цветы и делать гравировку с этим числом на браслете? К тому же кто будет считать разы в пылу страсти?

Алекс согласился с Рэйчел.

— После отречения Уоллис стала всем ненавистна, — сказал он, — и я думаю, в том, что о ней писали с тех пор, присутствует изрядная доля женоненавистничества. Похотливая вероломная хищница или самая недопонятая женщина в истории? Я хочу снять документальный фильм, посвященный этому вопросу.

На следующий день после Рождества они съездили к родителям Рэйчел, 27 декабря навестили родственников Алекса, а в воскресенье, двадцать восьмого, собирались устроить себе ленивый день перед выходом на работу. Они позавтракали в постели, потом Алекс включил компьютер и проверил почту, а Рэйчел тем временем отправилась в душ.